Анна Ковальчук в прежних своих сценических работах, включая наиболее значительную - Лилит («Кровать для троих» по М. Павичу), была эффектна, пластична, ярка... Но ей словно не хватало непосредственности, живости, непреднамеренности. Казалось, режиссеры, работавшие с Ковальчук, чересчур «бережно» относились к ее красоте - они как будто боялись разбить хрупкую вазу, опасались потревожить эти «прекрасные черты». Ей предлагалось главным образом демонстрировать собственную внешность - стройную фигуру, длинные ноги, большие темные глаза, крупный яркий рот, блестящие черные волосы... Недаром подиум - место действия спектакля «Кровать для троих»! Ковальчук аккуратно, но выразительно носила по сцене свою «роковую» красоту, достаточно уверенно чувствуя себя в роли своенравной, независимой, гордой Лилит.
На экране актрисе удавалось быть более разнообразной, что объяснимо: бесконечный сериал «Тайны следствия» сталкивает героиню Ковальчук с множеством конкретных житейских ситуаций, заставляя быть каждый день узнаваемой, но чуть-чуть другой, новой. Красота Маши Швецовой - явно не главное для авторов сериала, поэтому героине «разрешается» в кадре бывать и усталой, и грустной, и растрепанной (редко - но случается!), и беременной (и, как всем известно, даже по-настоящему рожать!). Но все-таки форма следователя и играемый возраст (героиня старше актрисы лет на восемь) заставляли Ковальчук использовать ограниченный набор красок, держаться строго, быть весьма сдержанной в проявлении эмоций. Мимика Ковальчук на экране обычно скупа, лицо кажется почти непроницаемым. Всегда безупречный макияж подчеркивает эту неизменность.
Оператор «Мастера и Маргариты» не смог или не захотел взломать эту привычную уже статику: крупные планы Маргариты-Ковальчук неизобретательны и малоинтересны. По ходу фильма героиня только и делает, что демонстрирует - идеальную прическу по моде 30-х годов, хорошо сидящие шляпку и платье, изящную фигуру (силуэт в дверном проеме на просвет), умение осторожно и картинно вышагивать походкой модели (вспомните сцену с желтыми цветами...). Здесь не место для подробного разбора игры Ковальчук в сериале по роману Булгакова, да и проблемы одной роли в этом фильме слишком связаны с общей постановочной вялостью, отсутствием внятной и острой режиссерской интерпретации. То, что Ковальчук могла и может сыграть Маргариту - страстную, влюбленную, обезумевшую, ставшую ведьмой, - стало понятно тогда же, когда сериал показали по каналу «Россия». Только понятно это стало не у телевизора, а в театре Ленсовета: в декабре актриса ввелась в спектакль Геннадия Тростянецкого «Каренин. Анна. Вронский». Может быть, не стоит говорить о том, что получился другой спектакль, но зато можно с уверенностью утверждать, что появилась другая Анна Ковальчук - зрелая драматическая актриса.
Любопытно, неожиданно (и парадоксально), что впервые столь свободной и раскованной она смогла стать в роли, которая изначально не задумывалась для ее индивидуальности! По-видимому, трудность задачи не испугала, а лишь прибавила куража. Ввод - это сложное освоение чужого рисунка, когда нужно обжиться в давно обкатанном спектакле. Посмотрев «Каренина...» дважды с разрывом в месяц, я заметила, что Ковальчук продолжает «присваивать» роль, освобождаясь от не очень органичных для нее приемов первой исполнительницы, насыщать своими оттенками. У новой Анны поначалу были даже слышны некоторые особенные узнаваемые интонации Елены Кривец - что совершенно закономерно, такого влияния было не избежать. Сейчас это уходит. Манера Анны-Кривец стремительно двигаться, гордо откинув голову, при этом как бы «неся» перед собой пышную грудь, была искусственна для Ковальчук - актрисы другой комплекции. Стремительная легкость движений у нее, разумеется, осталась, а вот нарочитости и декоративности постепенно становится меньше.
Наверное, режиссер, выстраивая в свое время образ Карениной для Кривец, долю декоративности внес сознательно. Облик сценической Анны должен был апеллировать к культурной памяти: прическа, черное платье с глубоким кружевным вырезом и, конечно, роскошные формы статной красавицы Е. Кривец напоминали о классической Анне - актрисе МХАТ Алле Тарасовой. Теперь, с приходом новой исполнительницы такие ассоциации вряд ли возникнут. Но это не так уж важно, как и то, что внешность Ковальчук не соответствует толстовскому описанию героини.
Получается, однако, еще один парадокс: быть может, Тростянецкого и «устроило» бы в роли Анны лишь «правильное позирование» актрисы, поскольку вся композиция его вольного театрального «сочинения в 2-х частях» строится вокруг вулканического Каренина - В. Матвеева, он здесь главный. (За пять лет жизни спектакля в нем сменились не только исполнители эпизодических ролей - Кити, Серпуховского, но и главных - Вронского, а теперь и Анны; один персонаж - адвокат - и вовсе исчез, но это принципиально ничего не изменило, поскольку именно работа Владимира Матвеева является смыслообразующей!) Но Ковальчук с явным удовольствием преодолевает декоративность, она бросается в роль с головой, бурно проживает ее, существуя с той степенью интенсивности, которая вполне может сравниться с матвеевским горением. Если раньше Каренин бушевал на сцене, как одинокий тайфун, теперь в вихрь вовлечены все трое - Каренин, Анна, Вронский.
Анна-Ковальчук начинает жить только после любовного объяснения с Вронским - О. Федоровым. До этого она просто ходит, смотрит, говорит какие-то формальные слова... Светская дама, которая про все знает, «как надо». В начале спектакля Анна убеждает Долли простить изменившего Стиву и восклицает: «Настолько ли есть любви в душе, чтобы простить!» Конечно, важна здесь тема прощения, ведущая в просветленный финал спектакля. Но уже потом, задним числом, понимаешь, что, ведя речь о прощении, Анна на самом деле с тайным для себя самой восторгом говорит о великой любви, которую еще не испытала. И роман с Вронским - человеком совсем иного склада, чем ее солидный серьезный муж, - кажется ей возможностью испытать такую немыслимую, безумную, всесокрушающую любовь. Анна, скользя по сцене из дверей в дверь, не ходит, а танцует, светится изнутри, улыбается счастливо и уже не хочет даже прислушаться к вполне резонным словам Каренина, который призывает ее к осторожности. У Анны-Ковальчук есть секунда выбора - она сидит за столиком спиной к мужу, сжав руками виски, молчит, думает... Но тут же вскрикивает: «Я решительно ничего не понимаю!» Тут она порывает с мужем и прежней жизнью.
В спектакле Тростянецкого герои предстают перед зрителями как бы на пересечении разных взглядов. Каждый из них рассказывает о себе, и, кроме этого, мы видим Анну глазами Долли, Кити, светского общества, Каренина; Вронского - глазами Каренина; Каренина - глазами Анны. И получаются очень разные люди!. Этот прием - источник комизма в спектакле, но, по сути, неумение человека понимать самого себя, а также ясно видеть и слышать другого - вызывает настоящую грусть. Противный немощный старикашка с отвратительными ушами, шамкающий, урчащий, громко прихлебывающий чай, глуховатый и похотливый - таким своего мужа увидит Анна Аркадьевна после знакомства с Вронским. И совершенно не готова она замечать его достоинств, явных для В. Матвеева и нас, зрителей, не чувствует его правоты, не понимает, как искренне он хочет ей помочь, как сильно он ее любит и ревнует, в конце концов! Не эгоистичный гладкий Вронский, а именно матвеевский Каренин - мощный и страдающий, кипящий недобрыми страстями, уязвленный и гневный - настоящая пара этой Анне - Анне Ковальчук.
Актрисе удаются драматические моменты роли. После падения Вронского с лошади (скачки - красивый и чувственный танец А. Ковальчук и О. Федо-рова) Каренин пытается увести обезумевшую Анну. Яростно вырвавшись из его рук, она, бешено сверкнув глазами, по-кошачьи ловко и быстро взлетает по лестнице, выкрикивает признание: «Я его любовница!» Ну как тут не вспомнить ведьму Маргариту!.
Отказавшись от предложенного Карениным «мира», не решившись и на бегство, Анна словно распадается, теряя форму и внутренний стержень. В общем-то, отношения Анны и Вронского из второго тома романа, который не вошел в спектакль, сыграны в одной сцене: беременная Анна, измученная своим «положением», стыдом, бессилием, встречает запоздавшего любовника ревнивыми упреками, тут же в ужасе просит прощенья и привлекает его голову к своей груди. Но через мгновение - снова ревность, капризы, ссора... Тяжелая, мрачная, безнадежная, темная сцена.
«Мне отмщение и Аз воздам!» - грозно возглашает неистовый, отчаявшийся Каренин, разрушая все вокруг - обеими руками стирая все меловые надписи на стенах, словно пытаясь уничтожить весь этот грешный мир. Как от этой пылающей ненависти прийти к прощению?. Но так сильно, пронзительно и высоко играет Анна Ковальчук финал - горе и горячку, слезную и страстную мольбу о предсмертном примирении, что веришь: невозможно было не простить, и, действительно, увидели все трое тот самый неземной «фантастический свет».
Февраль 2006 г.
