«Бесы» в Театре им. Ленсовета стали первой работой Алексея Слюсарчука на большой сцене. Политизированный роман Достоевского режиссер превратил в спектакль-погружение, исподволь затягивающий в мир, погрязший во зле, где все рождаются грешниками и, не раскаявшись, спускаются в ад.
Сюжет разыгрывается предельно просто, без малейшего надрыва, назидания, пафоса. Герои говорят, по большей части, безэмоционально, спокойно. Словно не находятся в центре событий, а являются беспристрастными наблюдателями. Отстраненность стирает границы между личной волей и предопределением. Но предначертание в спектакле Слюсарчука – не грозный рок, а бытовой сценарий. Колея, из которой не выйти раньше положенного срока. Публицистичность ловко манипулирует временем и пространством и дает интересный эффект: вчера, сегодня, завтра, на сцене или за ее пределами – нет никакой разницы. Все и всегда движется в одном направлении, и совершенно неважно каким именем кого назовут, ведь вина за происходящее не персонифицирована, а значит она общая, без деления на «жертв» и «палачей».
В ясной конструкции спектакля нет ничего лишнего, избыточного, сложносочиненного. Есть - точность актерского существования, графическая тщательность сценографии, когда кажется, что даже воздух прорисован остро отточенным карандашом (художник-постановщик Ольга Фарафонова), «пылающий» пурпурный задник в финале (художник по свету Евгений Ганзбург), особый интонационный строй.
Большие тряпичные куклы с жутковатыми лицами здесь и потусторонние наблюдатели, и нежить, и вестники судьбы, которую никто не в силах изменить. Ангелы, в которых по ходу действия обращаются переступившие за черту земного бытия персонажи, несут в себе отнюдь не божественное, а демоническое начало.
Исповедь Ставрогина – не покаяние, а вызов. Обществу, собственной природе или всем и всему сразу – не столь важно. В какой-то момент Ставрогин - Никита Волков уже не просто произносит слова, а словно выталкивает их из себя, пытаясь освободиться то ли от гнетущих воспоминаний, то ли от непреодолимых желаний. Но мысли не улетучиваются, а иллюзией спасения становится петля. И вот уже Ставрогин с крыльями за спиной (немудреная отметка, отделяющая мертвых от живых) пополняет ряды «сущностей», заполонивших подмостки. Вместе с возникающими периодически фрагментами из Откровения Иоанна Богослова это кажется вдвойне символичным. В чем свобода человеческой воли и существует ли она вообще?
Петр Верховенский (Иван Батарев), вкрадчивый, как змей-искуситель, идущий по головам, на поверку оказывается в том же аду безумных мыслей, в том же бессилии на что-то повлиять, как и Ставрогин. По сути, он такая же марионетка, как те, кем успешно манипулирует.
Бездеятельный, сентиментальный, до приторности капризный и тяжелый не только на подъем, но и на какой бы то ни было поступок, Степан Трофимович Верховенский
Александра Новикова представляется таким же бессмысленным, как и его поэма с поющими насекомыми, философски настроенной черепахой и прочими душами и минералами.
Властная мать Николая Ставрогина Варвара Петровна (Ольга Муравицкая) - «генерал в юбке» с раненым сердцем. Саднящую рану она старательно заговаривает. Говорит много, безостановочно, длинными фразами, наслаивающимися одна на другую. Если Николай пытается «вытолкнуть» мысли за пределы сознания, то Варвара Петровна тщетно старается их «потопить» в многоречивости.
Небольшие рамки статьи не позволяют описать многие другие достойные актерские работы: Ильи Деля – Игната Лебядкина, Владислава Ставропольцева – Ивана Шатова, Марка Овчинникова – Алексея Кириллова. Невероятно трогательный в своей обреченности образ Марии Шатовой получился у Алены Барковой. Внутренне даже не опустошенная, а «выжженная», она пленяет какой-то потусторонней уже красотой. Боль, отчаяние, безысходность, струящиеся из огромных подернутых поволокой глаз Шатовой-Барковой, так велики, что ее история становится одним из самых темных пятен в мрачных координатах постановки. Как и полный ненависти монолог акушерки Виргинской (Ирины Ракшиной) о человечестве, уничтожающем все вокруг, саморазрушающемся и достойном только худшей участи.
Остается вспомнить Шекспира: «Ад пуст. Все дьяволы сюда слетелись!». И поставить точку.
Светлана Рухля
