В «Палате № 6» Чехова нет любви, как в формуле Декарта нет переменной чувства. «Я мыслю, следовательно существую», — повторяют за философом чеховские персонажи, но отчего-то, помыслив слишком усердно, существовать перестают… Евгения Богинская предлагает альтернативный сценарий: что, если ввести недостающую переменную? Ведь с ума можно сойти не только от скуки, но и от большого счастья.
В. Матвеев (Рагин).
Фото — Юлия Смелкина.
В «Палате № 6» Богинской Рагин противопоставлен Хоботову, а разум — чувству. Режиссер вводит дополнительную сюжетную линию, позаимствовав ее из другого чеховского рассказа — «Дама с собачкой». «Некрасивой женщиной», приехавшей вместе с Хоботовым в город N, оказывается Анна Сергеевна, а сам Евгений Федорович — Дмитрием Дмитриевичем Гуровым… Чувство победило еще в экспозиции: любовники из одного рассказа перекочевали в другой, оставаясь все так же вместе.
Впрочем, фразы из «Дамы с собачкой» Богинская распределяет равномерно, давая реплики Гурова и Михаилу Аверьянычу — он унаследовал от Дмитрия Дмитриевича амплуа любовника, начав ухаживать за Дарьюшкой. Богинская инсценирует рассказ монтажно — в логике самого спектакля. Пластические этюды Анны Сергеевны и Гурова-Хоботова, их беседы на французском (следствие любовного безумства), неловкие заигрывания Михаила Аверьяныча с Дарьюшкой — все это органично вплетено в фабулу «Палаты № 6», так что приписанное распознается не сразу. Несмотря на явное смещение акцентов — линия Хоботова теперь равнозначна Рагинской, — в центре внимания по-прежнему судьба сошедшего с ума доктора.
Чеховский рассказ «Палата № 6» режиссер трансформирует в интеллектуальную драму. Больничная реальность, которую показывает Богинская, больше не делится на врачей и пациентов — нездоровы тут все (а значит равны). Чеховское смрадное неблагополучие больницы режиссер меняет на чеховскую бытовую пошлость жизни — она и в неловкой глупости одних, и в напыщенном снобизме других.
Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Смелкина.
Малая сцена Театра им. Ленсовета превращена в обитель душевнобольных: койка Громова располагается в проходе, среди зрительских мест, на сцене — три выдвигающихся платформы (за счет чего несколько сюжетных линий могут идти параллельно), над которыми — экран, куда транслируется видео. Вместо медицинского халата — домашний, вместо фляг с лекарствами — стопки книг.
Главное визуальное решение — металлический каркас, который только намекает на заточение, не становясь при этом полноценной клеткой. Железным прутьям на сцене вторят прутья виртуальные, периодически появляясь и заполняя собой весь экран. Как станет ясно впоследствии, вся сцена — палата № 6, поэтому и переходы между явлениями достаточно безрассудны — абсолютно все происходит на глазах у зрителя открытым приемом. От лечебницы, как видно, осталось откровенно мало: одна койка и пара разговоров.
Начинается спектакль с совместного выхода Рагина и Громова: дойдя до авансцены, они расходятся в противоположные стороны. Первый садится в большое кожаное кресло, приняв позу мыслителя, второй — на больничную койку, сделавшись больным. Мизансценически они друг друга зеркалят. Подобным образом показана перипетия, когда во время их философской беседы Громов выходит из зрительного зала на сцену, а доктор продолжает сидеть на его койке: на экран транслируется зеркальное изображение Рагина, говорящего с самим собой. Метафора эта проста, и понятно, что для режиссера не схождение Рагина с ума является основным. Намного важнее — превосходство чувства над разумом. А всеобщая болезненность — лишь предлагаемые обстоятельства.
Сценографически конфликт спектакля наиболее явно выражен в сцене, где на трех выдвижных платформах действие идет параллельно: слева — говорящие по-французски Анна Сергеевна с Хоботовым-Гуровым, справа — целующиеся Дарьюшка с Михаилом Аверьянычем, а по центру — рассуждающие о гамлетовском страхе перед смертью Рагин с Громовым. Любовная одержимость друг другом в первых двух парах абсолютно тождественна интеллектуальной одержимости доктора больным.
И. Шевченко (Громов), В. Матвеев (Рагин).
Фото — Юлия Смелкина.
Ольга Маркарян, когда рецензировала в № 85 «ПТЖ» выпускные спектакли курса В. М. Фильштинского, про Евгению Богинскую писала, что та «стремится к сочетанию психологии и клоунады». В «Палате № 6» на этом сочетании строится спектакль: откровенно смешные номера идут вслед за плотными интеллектуальными беседами, которые сменяются мелодраматичными, практически водевильными сценами флирта. Режиссер смело жонглирует приемами, оставаясь при этом на арене драматизма, предлагая голодной публике вместо хлеба — пищу для размышлений, а вместо зрелищ — аскетичные железные прутья несвободы.
Апофеозом клоунского в спектакле Богинской становится собирательный персонаж — Хор, которого играет эксцентрик Олег Сенченко. Хор — трикстер, провоцирующий сумасшествие доктора или являющийся его следствием. Сенченко являет всех пациентов 6-й палаты: надевая кипу, становится Мойсейкой, просящим копеечку, а сидя неподвижно в черном костюме с толщинками, превращается в безымянного толстого сумасшедшего… Взаимодействует он только с Рагиным, иногда предвосхищая его реплики, иногда отвечая на них, оказываясь, вероятно, плодом его воображения.
Владимир Матвеев, напротив, играет Рагина психологически: уставший, скучающий в компании глупцов интеллигент. Практически все действие, когда не ведет интеллектуальную беседу с Громовым, он сидит в своем кресле и зевает — утомленный пошлостью происходящего. Высоко интонируя, он требует оставить его в покое, а очутившись в 6-й палате, окончательно теряет рассудок — глаза Матвеева-Рагина наполняются детским ужасом одиночества.
А вот Громова Ивана Шевченко сложно перепутать с психически здоровым: он неусидчив, агрессивен, забывчив, к тому же каждую минуту плюется. Шевченко играет безумного осторожно, не переходя границу комического: его Громов внушает ужас, воспринимаясь потенциальной угрозой, — недаром половину действия зритель видит его лишь на экране. При подготовке к спектаклю труппа неделю провела в психбольнице — персонажа Громова Иван Шевченко, вероятно, подсмотрел там.
К. Симонов (Хоботов), Е. Евстегнеева (Анна Сергеевна).
Фото — Юлия Смелкина.
Неприятный у Чехова Хоботов, объединившись с чуть менее неприятным Гуровым, стал чутким и сострадательным в исполнении Константина Симова: прилично одетый красивый молодой мужчина, нежно смотрящий на свою женщину и искренне желающий выздоровления коллеге. В той самой единственной книжке, которую он взял с собой, спрятана бутылка водки — по новейшему рецепту венской клиники за 1881 год. Собственно, конфликты у пары происходят на почве его алкоголизма и в спектакле решаются исключительно пластически: эта дополнительная деталь невежду Хоботова делает сложным Гуровым… Чувственная Анна Сергеевна в исполнении Евгении Евстигнеевой — персонаж второстепенный, несамостоятельный. Поэтому и существует она марионеточно — управляет ею Хоботов-муж. У пары своя логика поведения: говорят они на своем языке, ссорятся — через танец, секретничают — шепотом, лежа на полу.
В Михаиле Аверьяныче Александра Солоненко эхом отзывается голос влюбленного Гурова: «Вот и выспался зачем-то. Что же я теперь ночью буду делать?..» Но персонаж Солоненко лишен пафоса любовника: он столь же лиричен, сколь и комичен. Несколько раз докучливо спросив, не помешает ли он Рагину, Михаил Аверьяныч снимает сапоги, демонстрируя внушительную дыру в носке, рассуждая при этом об устрицах. К этой дыре Дарьюшка в исполнении Юлии Леваковой будет заигрывающе тянуть свою ножку — их пара столь же комична, сколь и лирична.
Во втором акте Анна Сергеевна произносит свой монолог из «Дамы с собачкой», заканчивая его вопросом: «А есть другая жизнь — пожить?» И вопрос этот становится общим для всех — и любовников, и интеллектуалов. Отчетливо звучат слова Михаила Аверьяныча, обращенные к врачу: «Вы монах: в карты не играете, женщин не любите». Тезис этот подтверждает звучащий три раза из уст разных персонажей рассказ о Рагине, который хотел быть священнослужителем, а стал врачом по настоянию отца.
И. Шевченко (Громов).
Фото — Юлия Смелкина.
Именно в этом Богинская видит причину его болезни — другой жизни не будет. И если Анне Сергеевне достаточно любить, то Рагину необходимо убедиться в правильности своей мысли. Но его философия не прошла испытания на прочность реальностью — между теплым уютным кабинетом и 6-й палатой разница оказалась очевидной.
Декарт неправ — выживут только любовники.
