В мае Театр им. Ленсовета представит премьеру «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» по роману Лоренса Стерна в постановке Бориса Павловича. Англия, барокко, история жизни британского джентльмена… На первый взгляд, все это так далеко от нас, сегодняшних. ТЕАТР+ встретился с режиссером спектакля в разгар репетиций, чтобы узнать, почему в XXI веке актуален роман, написанный в веке XVIII, и как поставить историю, в которой нет ни сюжета, ни интриги.
– Роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена » Лоренса Стерна не так широко известен, как его «Сентиментальное путешествие». Да и об актуальности этого текста для сегодняшнего читателя сложно говорить. Что привлекло вас в нем?
– С романом «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» у меня сложились особые отношения еще со студенческих времен. Когда я учился в театральном институте, преподаватель истории зарубежной литературы профессор Борис Александрович Смирнов обратил наше внимание на это произведение и охарактеризовал его как революционную книгу, в которой нарушены все правила сложения литературы. Я помню, что тогда сердце мое учащенно забилось, я понял, что это то, к чему мне надо рано или поздно прийти. Когда мы начали переговоры с Ларисой Регинальдовной Луппиан о моей работе в Театре им. Ленсовета, я подумал, что именно эту вещь я хотел бы здесь поставить. В этом романе нет сюжета, это не поэтический текст. Эта история для актерского театра, сыграть ее смогут только артисты, способные удерживать внимание зрителей в ситуации, когда нет интриги. Таких сильных артистов немало в Театре им. Ленсовета, и я могу им доверить свою двадцатилетней давности мечту, они эту постановку вытащат на своих плечах
– Если нет сюжета и интриги, о чем этот роман и о чем будет спектакль?
– В романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» есть попытка сюжета: человек пытается рассказать свою жизнь… Только вот с чего начать? То есть дело не в том, что там нет сюжета, а в том, что он не складывается, рассыпается. Литературовед Виктор Шкловский говорил об этом произведении: «Стерн написал роман о том, как велик человек в
своих поражениях». В этом отношении он как будто написан про нас. Конечно, когда мы год
назад обсуждали возможность постановки этого романа, я воспринимал это произведение иначе. Сейчас же все перевернулось на 180 градусов, но неожиданным образом стало работать еще сильнее, потому что стерновская чувствительная растерянность обрела очевидную почву. На земле сегодня нет ни одного человека, который реально понимает, что будет впереди, через месяц, через полгода, потому что количество факторов, которые влияют на ситуацию, уже выше всякого разумения. И мне кажется, что пришло время для Стерна, как ни странно. Его роман – это история великого поражения, и мне кажется, это важнее и ближе каждому из нас, чем история великого успеха. Сейчас ощущение «конца света» разлито в воздухе. Одно дело, что кто-то этот «конец света» радостно приветствует, а кто-то в ужасе мечется. Непонятно, что сказать в нашей ситуации, но ясно, что нельзя не говорить, нельзя не думать, нельзя не пытаться найти слова. Рассказать жизнь свою невозможно, но попытаться ты обязан. За этой попыткой и предлагается наблюдать читателю романа Стерна и зрителю нашего спектакля, и в этом отношении, конечно, это вещь сентиментальная, ведь она о хрупкости человеческой жизни. Показать эту идею сложно одними режиссерскими средствами, поэтому нужны колоссальные артисты, которыми и обладает Театр им. Ленсовета.
– На каком этапе сейчас репетиции?
– Мы открыли роман, прочитали его, а потом… отложили книгу и сочиняем спектакль. Сейчас уже закончили первый акт.
– Вы актуализируете текст, приводите его в соответствие с сегодняшними реалиями?
– Какие-то монологи оставляем дословно, какие-то сцены пишем с нуля, потому что Стерн апеллировал к культурному коду Англии XVIII века, который сегодняшнему зрителю непонятен. Мы рассказываем вам историю, которую никто не знает, мало кто читал Стерна. Когда мы оказываемся в ситуации «белого листа», это нас в чем-то высвобождает и становится правилами игры.
– Кто участвует в вашем эксперименте?
– У нас очень гармонично сложившаяся группа. Роль Тристрама Шенди исполняет Александр Новиков. Саша один из сильнейших и умнейших артистов города, он способен переработать такую литературу, которая требует тонкого прочтения. Именно к нему и приращивали всю остальную команду.
Мать Тристрама, существо не от мира сего, играет Наташа Шамина. Несмотря на то, что Наталья с института служит в Театре им. Ленсовета, у нее есть большой опыт в независимом авторском театре, например, в АХЕ. Она человек широкого взгляда на искусство и жизнь вообще. Во время своих творческих «путешествий» она сумела сформировать свою тему – такого небытового существования – и благодаря этому она стопроцентно попадает в эту роль.
Дядю главного героя, ветерана войны, играет Роман Кочержевский. Здесь важно, что оман и актер, и режиссер, и хорошо, что ни одна ипостась у него не перевешивает другую. Он абсолютный perpetuum mobile – мотор нашей этюдной работы, постоянно фонтанирует идеями.
Оля Муравицкая - интеллектуальное ядро наших репетиций. Оля слушает, наблюдает, а потом вдруг вносит предложение, которое переворачивает на 180 градусов наши представления о ситуации. Её героиня, вдова Уодмен, ей под стать. Это самый парадоксальный персонаж. Все события, связанные с этой героиней, произошли до того, как началась книга.
Анне Гольдфельд досталась роль служанки Сюзанны. Аня ироничная и очень музыкальная актриса. Именно Аня на первой встрече сформулировала зерно нашей работы: «Неудачники - счастливые люди».
Последним к этой команде присоединился актер ТЮЗа им. А.А. Брянцева и Социально-художественного театра Федор Федотов. Он самый юный в этом ансамбле, и поэтому он играет самого…. взрослого персонажа – отца Тристрама Шенди. Благодаря Феде сложился весь пазл. Мы долго не могли найти артиста на эту роль. Лариса Регинальдовна упомянула, что театр хотел бы посотрудничать с Федотовым, потому что у него уже есть все мыслимые и немыслимые премии в кино, он уже молодая звезда. Мы один раз поговорили с Федей, и сразу стало ясно, что именно его мы искали. Выбор этого артиста во многом определил жанровую природу спектакля. Ведь мы же имеем дело с воспоминаниями героя о своей жизни, о своем детстве. Он описывает своих родителей так, как он их запомнил. Несмотря на отдаленность литературного материала, ситуация по-человечески очень понятная. Вспомните, как вы, будучи детьми, рассматривали фотографии своих родителей в молодости, это очень сильные впечатления. Отца должен был сыграть именно молодой артист.
– Вам самому не хотелось бы сыграть в этой постановке?
– Я очень люблю выходить на сцену, и всегда открыт к таким предложениям, но я не сторонник сочетать работу актера и режиссера в одном проекте. Театр – это история наблюдения со стороны, мы играем для зрителей, которые смотрят на происходящее на сцене из зрительного зала. Либо режиссера не должно быть вовсе, и такая традиция существует несколько тысяч лет, либо режиссер должен оставаться в стороне, для того чтобы держать камертон постановки, чтобы сохранить в себе точку сборки спектакля – своеобразный центр тяжести, вокруг которого вся атомарная структура постановки начинает вращение. Режиссер живет будущим, в нем уже есть образ будущего спектакля, а актер живет настоящим, существует здесь и сейчас.
– Как вы определите жанр будущего спектакля?
–Мы для себя определили жанр спектакля как «Пять-шесть персонажей в поисках автора» (улыбается). Стерн все время компрометирует написание романа, указывает читателю на то, что это литература, также и мы показываем историю, и все время ее компрометируем, не скрывая того, что находимся в театре, что это театральная условность.Для Стерна важно погружение в процесс чтения, а для меня – обнаружение процесса смотрения – вот посмотрите на меня, я перед вами стою и играю. Это обнаружение самого процесса условности, которая становится видимой. Это не новость для театра, на этом построена вся комедия дель арте, например.
Кроме того, мы условно называем нашу постановку спектаклем-ораторией, здесь огромное значение имеет музыка, которую написал композитор Роман Столяр. Принципы организации сцен носят музыкальный характер, артисты много поют и все играют на музыкальных инструментах. Вообще театр для меня – это частный случай музыкальной культуры, здесь большую роль играют темпоритм, звучание голоса артиста, его тембр, внутренний камертон. Музыка дает внутренний ориентир, коридор природы чувств и жанровых решений. В начале интервью мы говорили об актуализации стерновского текста – конечно, мы должны говорить на том языке, который понятен нам самим и зрителю, но то, что это барочная история, тоже важно. Музыка Романа Столяра – это оммаж эпохе английского барокко. Визуально это поддерживается сценографией и костюмами Марии Лукки и Александра Мохова
- Вы впервые работаете в Театре им. Ленсовета. Были ли открытия в этом театре во время подготовки спектакля?
- Я очень сильно воодушевлен артистами, это не стало для меня сюрпризом, я знал, что это - театр очень сильных артистов, но открытия происходят каждый день. Открытие театра как организма мне еще предстоит, когда мы выйдем на сцену – тогда все цеха обнаружат себя. Пока мы репетируем, не выходя из комнаты. Познакомились уже с помощником режиссера Юлей Смелкиной, со вчерашнего дня у нас появилась Кристина Кольцова, реквизитор, театр постепенно погружает меня в себя. Результат нашей совместной работы вы увидите в мае.
Беседовала Надежда Кокарева