Постановка Дмитрия Луговкина «Бесприданница» по одноименной пьесе Александра Островского из-за карантина ожидала премьеры с весны прошлого года и была выпущена только осенью. Артист Большого и Малого драматических театров, ученик Додина и Фильштинского, Луговкин превыше всего в театре ставит актёрскую природу и глубину характеров. Отсюда — не только его режиссёрское, но и художественное (сценография Эмиля Капелюша), и пластическое (хореограф Сергей Грицай) особое решение спектакля. Минимализм на грани аскетизма, мерцающая лёгкость, воздух и невесомость, пристальное внимание к лицу, к телу, к рисунку, к интонации. Всё как на ладони — и без обмана.
Здесь меньше персонажей — оставлены лишь значимые. Вместо цыганского табора — гитарист и контрабасист, то наигрывающие фламенко или танго, то аккомпанирующие старинному романсу «Не обмани», который Лариса Огудалова (Владислава Пащенко) поёт по-актёрски: не связками — нутром. Купирован и текст — подчёркнуты поиски любви, которую героиня «искала, но не нашла», и прочие тоже ищут, но не находят. Или теряют — по глупости ли, от слабости ли перед обстоятельствами непреодолимой силы, а, быть может, и проявляя в этом собственную силу.
Два почти условных столика, несколько стульев-кресел (пару раз, буквально на минуточку, присесть даме или уважаемому господину), «летящий» помост (он же набережная, он же палуба), взволнованные ветряные мельницы (винты парохода?) и кусок льда (фрагмент борта?) с надписью «Volga» (не «Ласточка»), символизирующий тотальную продажность. Доминантой сей внешней скупости становится сценографическая находка: два гибких, легких кисейных занавеса из синих бархатных канатиков. Один служит «четвёртой стеной» между сценой и залом, другой пронзает площадку наискосок, и оба деликатно будоражат воображение — как и мистический, призрачный, осторожный свет от Гидала Шугаева.
Зато подробны и многозначительны костюмы от кудесницы Ирины Цветковой. Дамам чаще вменяются благородные густые цвета: янтарь, изумруд, малахит, топаз и сапфир — палитра «Хозяйки Медной горы» Бажова. Сказочные, насыщенные оттенки женских платьев подчеркивает сдержанность мужских одеяний: белый, серый, бежевый и коричневый, как серебро и золото, обрамляют драгоценные камни.
Хореография Грицая — пример создания смысловой композиции спектакля. Мастер использует выразительные приёмы хореодрамы, добавляя индивидуальности характерам. Герои в танце самовыражаются, даром что вполноги, но колоритно, со значением. Картинные ансамблевые мизансцены выстроены логично, со специфической подоплёкой. Любопытно наблюдать за тем, как образы сотканы постановщиками из аккуратных мелких стежков или крупных строчек, из сочетания множества деталей-символов, и каждый неслучайный, проработанный персонаж, его внешний вид, поведение и развитие, достоин внимания и привлекателен для подробного разбора.
В центре композиции, разумеется, бесприданница. Она на цыпочках, босиком проходит путь от капризной растерянной девочки, сурового категоричного подростка, нежной восторженной Джульетты до разочарованной женщины — уставшей, лежащей ничком. В финале ее, застреленную, Карандышев (Иван Шевченко) несёт на руках, как Отелло — задушенную Дездемону. А сверху льются потоки воды: небо плачет вместе со зрителем.
Мария Кингисепп