Роман «Бесы» Ф. Достоевского неожиданно стал главным театральным текстом писателя в юбилейный год. Долгое время в России была только одна сценическая интерпретация этого произведения – знаменитые «Бесы» Льва Додина и Эдуарда Кочергина. Она и стала канонической. И кроме Анджея Вайды, чей опыт в Москве был не слишком удачным, к «Бесам» особенно никто и не обращался. Это и понятно. Попробуй-ка переплюнуть тотальное погружение в мир героев Достоевского, которое длилось целый день в МДТ – Театре Европы. Вскрыл эту печать или, если хотите, открыл Ящик Пандоры в отношении «Бесов» режиссер Константин Богомолов (ему это свойственно) в московском Театре на Малой Бронной. После этого информация о том, что тот или иной театр взялся ставить этот роман появляется постоянно. В одном только Петербурге в 2021 году должны выйти три или четыре постановки по культовому роману. Первопроходцем в грядущем театральном параде «Бесов» в Петербурге неожиданно стал Театр им. Ленсовета, в последнее время явно тяготеющий к более легким темам и жанрам. На фоне премьер постбутусовского периода четырехчасовые «Бесы», поставленные режиссером Алексеем Слюсарчуком, стали одним из самых глубоких и серьезных спектаклей современного репертуара театра на Владимирском проспекте.
Текст Достоевского в этом спектакле звучит, и смыслы, заложенные в нем, проявляются. Но безусловно, ждать того же эффекта, что и от романа, нельзя. Это авторская трактовка, выборка, что подчеркивается режиссером, – перед началом спектакля и в антрактах на заднике фоном идет видео с репетиций «Бесов», подчеркивая, что представленное на сцене – это проба, версия прочтения великого романа.
Правда, все равно политическая составляющая, тот самый политический памфлет – одна из важных составляющих замысла, из-за которого Ленин назвал Достоевского «прескверным писателем», присутствует в спектакле по большей части лишь назывно. А это, между тем, стало поводом в СССР на четверть века практически забыть о великих романах Достоевского. Лишь однажды в сцене «У наших», которая решена Слюсарчуком без заговорщиков, Ставрогин и Верховенский произносят свои речи, обращаясь к зрительному залу, в какой-то момент выходят из образа, и один произносит свой текст, копируя Сталина.
А вообще сам спектакль больше получился не о том, как делается революция, как демагоги ловко манипулируя людьми, загоняют их в тотальное идеологическое и не только идеологическое рабство, он получился о судьбах старших героев, которые в романе несут функцию вспомогательную по отношению к фигурам Ставрогина и младшего Верховенского. Но не пугайтесь, оба главных героя Достоевского на сцене присутствуют, и даже исповедь Ставрогина сохранена в спектакле. Возможно, это случилось в силу готовности артистов к премьере, а может быть, таким был замысел режиссера – по премьерным показам определенно об этом сказать невозможно. За историей отношений либерального тюфяка Степана Трофимовича (его блестяще сыграл з. а. России Александр Новиков) и волевой, консервативной русской женщины Варвары Петровны в потрясающем исполнении Ольги Муравицкой следишь с огромным интересом и увлечением. Страсти, которые разыгрываются в этой сюжетной линии между двумя любящими друг друга людьми, но всю жизнь боявшимися признаться в своей любви, выглядят подчас фантастическими в смысле человеческих отношений, но они настолько тонко сыграны двумя великолепными актерами, что остальные события, происходящие в спектакле, которые приводят к смертям и страданиям героев, выглядят не такими важными, как страдания двух, по сути, старосветских помещиков – Варвары Петровны и Степана Трофимовича. И даже финальная исповедь Ставрогина накануне самоубийства, которую с большим жаром читает артист Никита Волков, стремясь вызвать к себе сострадание зрителей, что у него хорошо получается, воспринимается в большей степени как крах не его героя, а фиаско его матери Варвары Петровны,
возлагавшей на сына большие надежды.
Петруша Верховенский в исполнении Ивана Батарева – никакой не бес, а только убийца. Желания захватить мир, увлечь его безумной идеей, одурманить, чтобы владеть, наконец, вкусить этой власти над людьми, у него нет. В этом отношении его персонаж становится ближе к Федьке
Каторжному у Достоевского, для которого нажива – главная цель. Верховенскому-Батареву главное провернуть дело и выйти сухим из воды. В итоге он выглядит запутавшимся человеком.
Об очаровании зла, притягательности греха в исполнении Ставрогина – Никиты Волкова пока говорить не приходится. Он обычный современный парень, избалованный, запутавшийся в отношениях с женщинами.
Пространство сцены, созданное Ольгой Фарафоновой, уставленное куклами, которые символизируют невинных жертв, которых в романе с развитием действия становится все больше и больше, также вторит мысли о том, что рассказанная история не пророчество, а скорее печальная детективная история, которая случилась с в общем-то приличными людьми, у которых были все возможности жить не тужить. Подводит к этому же выводу одна из финальных сцен спектакля – монолог акушерки Виргинской, на чьих глазах в момент погибают Шатовы. Ирина Ракшина подходит на авансцену к микрофону и произносит продирающий до мурашек, полный отчаяния и ненависти к человечеству монолог, который в контексте спектакля звучит как основной манифест постановки. Ненависть к человечеству, которое погрязло в пороке и убийствах – во грехе, полное разочарование в людях. Такова мысль. В отличие от автора романа Алексей Слюсарчук фактически снимает метафизику романа, режиссер не предостерегает, не делает апокалиптических прогнозов, он определенно отказывает такому обществу в существовании. Спасет только полное истребление.
Владимир Кантор
