В Театре имени Ленсовета в минувшую субботу состоялась премьера спектакля «Смерть коммивояжера», поставленного режиссером Олегом Ереминым по одноименной пьесе драматурга Артура Миллера, написанной в 1948 году. Это пьеса о крушении послевоенного варианта американской мечты «зарабатывай как можно больше и добивайся успеха». Герой, стареющий коммивояжер Вилли Ломен, теряет работу и вместе с ней смысл и опору в жизни. Эту роль сыграл один из самых интересных артистов петербургской сцены Артур ВАХА. Перед премьерой с ним побеседовала театровед Катерина ПАВЛЮЧЕНКО.
- Артур, вы возвращаетесь в театр на Владимирском проспекте уже не в первый раз. Почему?
- Впервые я попал на сцену этого театра шестилетним - вышел в спектакле «Человек со стороны» и участвовал в нем до 12 лет. С тех самых пор хорошо знаю и помню этот театр. Даже его запахи. Из буфета, из коридоров, в гримерках... все осталось тем же. Несмотря даже на ремонт. Сцену эту я помню с детства. Воспоминания - штука серьезная.
- Можно ли сказать, что именно эти воспоминания несколько лет назад повлияли на ваше решение войти в труппу Театра имени Ленсовета? Я говорю о времени, когда выпускался спектакль «Заговор чувств».
- На самом деле я не входил в труппу. Мое нахождение в ней было формальностью, потому что я не выполнял обязанностей, которые должен выполнять штатный артист, то есть крепостной (смеется). Я не участвовал во вводах на роли в текущем репертуаре, в том числе срочных. Ведь штатный актер не может отказаться, если увидел свою фамилию в списке распределения ролей, вывешенном в закулисном коридоре. Если ты решишь отказаться, должен иметь для этого веские причины. Когда хочешь поработать в другом месте, нужно отпрашиваться. Чтобы заработать денег, уйти на съемки - тоже. Мне в какой-то момент это надоело, и я ушел отовсюду. И уже много лет все эти обязанности не выполняю.
А тогда я просто договорился с возглавлявшим театр Владиславом Пази, что буду как бы в труппе, но сам выбираю, чем мне заниматься. К тому времени я уже ни в какой труппе не состоял и точно для себя понял: мне лучше быть свободным человеком, имея право выбора.
- И теперь чувствуете себя комфортно?
- Очень. Так что моя встреча с Театром имени Ленсовета - не возобновление отношений, а их продолжение. С момента выпуска «Заговора чувств» мне там много чего предлагали, но ничего интересного я для себя в этих предложениях не видел. А вот от «Смерти коммивояжера» отказаться не смог. Такую глыбу интересно поворочать.
- А как вам работалось с режиссером Олегом Ереминым? Он ведь совсем молодой человек. Вы доверяете ему?
- У меня не бывает недоверия к человеку творческому, такому, который сам что-то предлагает, а не просто говорит актеру: «Покажите мне, что вы сами по этому поводу думаете». Я не считаю, что если человек младше меня, то он глупее, или менее талантлив, или менее мудр. Возраст не имеет никакого значения. Но, честно говоря, я думаю, что сам-то Олег поначалу меня немного побаивался. Именно из-за того, что я старше, наверное... В силу моего возраста, громкого голоса и большого телосложения (хохочет). Но сейчас уже все нормализовалось.
- «О чем» вы играете своего Вилли Ломена, такого несчастного человека, неудачника?
- Я не могу его разобрать на части. Потому что этот человек иногда бывает абсурден в своих проявлениях, настолько расхристан, настолько лишен целостности внутреннего мира, что очень трудно определить его главную точку. Он все время находится в конфликте с самим собой. И не могу я, как психолог, разложить все движения его души по полочкам. Эту роль я больше интуитивно выстраиваю, чем рассудочно. Потому что, признаюсь, мне кажется, если начинать разбираться в психологии этого человека, можно самому сойти с ума. Нереально понять все ходы его мысли. Можно их оправдать - это одно дело. А вот анализировать... Я даже не хочу это делать. Мне просто интересен этот человек, весь, целиком.
- Потому что он на вас похож?
- Потому что он совершеннейшая моя противоположность. И мне любопытно покопаться в его мыслях. Но анализировать я не хочу. Когда актер начинает анализировать роль, «думать» ее, он может не выходить на сцену. Это мое мнение. Потому что он выходит и начинает зрителям рассказывать про этого человека, а не жить его жизнью. Мне важно не понять, а почувствовать логику его поступков.
- Есть очень известные фильмы по этой пьесе. Вы их смотрели?
- Специально не смотрел. Когда мне предложили эту роль, все вокруг заговорили: «Есть фильм, посмотри, посмотри!». А зачем?! У меня есть свое личное впечатление, ощущение от этой роли и от этой пьесы в целом. И от этого персонажа. Зачем его сбивать чужим отношением к материалу? Получится вторично заваренный чай. Вот посмотрю фильм, а потом мне невольно захочется оттуда что-то взять. Я однажды в молодости уже совершил такую ошибку. Когда я учился в ЛГИТМиКе, мы делали на курсе «Фанфан-Тюльпан». И перед началом репетиций всем курсом пошли смотреть этот фильм в кино. И я пошел. С коллективом. А когда начали репетировать, я понял, как ужасно это мешает. Я все время ориентировался на Жерара Филиппа. Так что фильм «Смерть коммивояжера» я, может, и посмотрю, но только после того, как премьеру сыграем.
- Пьеса «Смерть коммивояжера» в том числе и об отношениях человека с временем. Как вы относитесь к времени? Жалеете, что оно быстро проходит? Вы, например, в армии служили. Сокрушались ли о двух потерянных годах жизни когда-нибудь? Или наоборот?
- Ох... К годам в армии у меня двоякое отношение. С одной стороны, жалко, что я из профессии выпал на два года. Но, с другой стороны, понимаю, что, может быть, мне и нужна была эта психологическая встряска. Именно она заставила мой организм расшататься в смысле нервного восприятия мира. До армии я был спокоен как тюлень. Мне было трудно достать из себя какие-то эмоции. А после армии все быстро встало на места. Может быть, мне не хватило бы тех же двух лет на воле, то есть на гражданке, чтобы привести свой организм в состояние боевой готовности.
- С сослуживцами общаетесь?
- Редко. Два моих друга из сослуживцев, мы с ними были настоящие три товарища, живут за границей. Один в Германии, другой в Канаде. Мы, конечно, иногда созваниваемся, списываемся. Но редко удается пообщаться.
- А из нетеатральной среды у вас много друзей?
- Конечно! Одноклассники даже есть! С Сашкой Атапиным, например, моим друганом из параллельного класса, мы частенько отдыхаем вместе: то на рыбалку в глушь уедем, то еще что-нибудь придумаем. Я не люблю общаться с одними только театральными, потому как чувствую, что начинаю вариться в одной каше и перегнивать. Надо смотреть на мир немного шире. И продолжать учиться, учиться и учиться (улыбается).
- В новом телесериале «Восьмидесятые» вы сыграли одну из ролей. Для вас 1980-е были такими же светлыми и радостными, как для героев этой телеистории?
- Однозначно. Каждый год был значимым начиная с 1980-го, когда я поступил в Театральный институт. Ровно в год Олимпиады в Москве. И так год за годом... Все 1980-е были веселыми. Именно в это десятилетие я накапливал максимальный человеческий опыт. И приобретал самых лучших друзей.
- А тогда вы тоже были романтичным, верящим в светлое будущее молодым человеком?
- Вот этого не было. Вырос я без иллюзий. Я все понимал сызмальства, потому что в нашу с матушкой комнату в коммуналке приходили ее друзья - художники, поэты, музыканты, которые знали, рассказывали, обсуждали, в каком мире они живут. Они же приносили запрещенную литературу. Я был рядом и все это как губка в себя впитывал.
- Иными словами, вы были классическим ленинградским интеллигентным мальчиком?
- Нет, конечно! Это когда по вечерам гости собирались, я был дома. А так-то меня можно было найти на крышах, в подвалах, во дворе, на стройках... Или в Таврическом саду, в боях со «смолянами»... со Смольнинским районом то есть... Все было. Так что с интеллигентным воспитанием у меня все хорошо (смеется). Я до сих пор уверен, что сегодня Филармония, а завтра помойка - это нормальное воспитание.
