- Анджей, интересно ваше мнение, как филолога, почему Чехов так популярен в мире?
- Умение в сжатой форме и простыми словами писать про очень сложные вещи мало кому удается в литературе. Как и поместить в крошечной структуре весь Космос. Он исследовал человека, но был связан с эпохой «постольку-поскольку». Если мы убираем эпоху, остаются абсолютно живые люди. Как настоящий врач он понимал психологию. Был великолепным наблюдателем. Пока страсти человеческие не угаснут, Чехов будет востребован.
- В вашей инсценировке я видела стихи Иосифа Бродского. Меня заинтересовало их появление.
- Мне кажется, Бродский близок к Чехову тем, как смотрел на людей и на жизнь. Тем, как он эту жизнь оценивал. Стихотворения, которые мы у Бродского взяли, видятся мне диалогом с Антоном Павловичем, показывающим, что на нем процесс размышления о жизни не закончился, он продолжился и развился, в том числе, в поэзии Бродского.
- А в чьем творчестве он, на ваш взгляд, еще развился? 29 июня в Театре Ленсовета состоится премьера спектакля «Чехов. Хочется жить!» в постановке Анджея Бубеня.
- Это вопрос, на который можно долго рассуждать, но если связать его со спектаклем, то для меня был важен Андрей Тарковский. То, как он снимал и то, что он говорил про искусство, является реальным продолжением Чехова. В спектакли будут небольшие фрагменты из фильмов Тарковского.
- В последние годы театральные режиссеры нередко обращаются к кинематографу, с чем это связано?
- У меня это связано с ассоциативным мышлением, с тем, что театр стал мультимедийным в хорошем смысле. И то, что это способ диалога не только между разными видами искусства, но и разными эпохами. В нашем спектакле будет много разнообразных вещей, и на различных уровнях мы будем со зрителем разговаривать. Мне кажется, сегодня важно показывать, что театр – многогранное искусство. В последнее время я стараюсь доказать, что театр – серьезный, сложный, умный способ разговора со зрителем, что это не только развлечение. Сегодня происходит серьезное упрощение театрального искусства, и это упрощение опускает театры на примитивный уровень. Кинематограф имеет знаковый артхауз, а театр может похвастаться этим в меньшей степени. Но я все же надеюсь, что функция диалога со зрителем останется, что серьезный театр не поглотит развлекательная стихия.
- Чеховские рассказы сейчас востребованы театром?
- Думаю, это связано с тем, что пьес у Чехова написано не так много, и их переставили во всех возможных ракурсах. Рассказы дают почву для собственной фантазии и собственного разговора. Рассказ, как жанр, имеет сложную структуру, но и само по себе переложение прозы для театра очень непростая задача. Изначально театр Ленсовета предложил мне поставить юмористические рассказы, но углубившись в них, я понял, что ставить их я не хочу. В то же время, мы с актерами сделали для себя важное открытие, что юмористические рассказы Чехова далеко не так смешны, как нам кажется. Они с подтекстом, и если этот подтекст вскрыть, становится страшно, а не смешно.
Чехов был первым русским писателем, который доказал, что не нужно писать, как раньше. Когда его спросили, как писать прозу, он ответил, что с половины, а лучше с финала, потому что надо сразу писать о самом главном. Это очень интересно, но и невероятно сложно для артиста выполнять задачу, когда надо играть с самого конца.
- Вы строили репетиции по этой методике?
- Естественно. Мы ведь разговариваем с автором. И надо найти энергию, внутренний заряд, чтобы все получилось настоящим, не утрированным, не наигранным, не искусственным. Это огромная работа.
Мы пользуемся методом действенного анализа, демидовским методом, тем, чему я учился у Питера Брука и у Эудженио Барбы; восточными техниками, потому что то, что нам дал восточный театр, театр Кабуки – без этого вообще современный театр не может, по-моему, существовать. Это все мы потихоньку внедряем в процессе репетиций, а поскольку артисты, участвующие постановке: Анастасия Дюкова, Лаура Пицхелаури, Евгения Евстигнеева, Олег Андреев, Антон Падерин, Виталий Куликов, Александр Кудренко, - действительно талантливые, они это впитывают. Хотя всем этим я пользуюсь и в других случаях. Театр такое место, где должны сталкиваться разные школы и «вываривается» свой способ постижения каждого автора. Если принимать во внимание историю и творческий опыт театра Ленсовета, можно ставить перед артистами, работающими в его стенах, самые сложные задачи.
- Все эти школы и подходы трансформируются в процессе работы во что-то новое?
- Перерабатываются. Кроме прочего, я достаточно долго преподаю. И какие-то вещи проверяю со студентами – артистами и режиссерами. В результате вырабатывается свой язык, свой способ подхода к тому, как работать над материалом. Меня всегда волновало, чтобы актер был «живым» и чувственным на сцене. Как сделать, чтобы он владел этой техникой и владел ей по-настоящему, чтобы каждый раз он проживал роль заново, чтобы не попадал в автоматизм, в штампы. К сожалению, в театре мы постоянно сталкиваемся со штампами.
Ещё я считаю, что артист должен получать удовольствие от работы. Удовольствие может быть разным, оно может быть через тяжелый труд, через боль, через кровь, через слезы, через все что угодно, но оно должно быть, в противном случае его не будет у зрителя. Однако многие актеры сегодня разучились его получать.
- Почему?
- Здесь много слагаемых. Проблема выбора материала, выбора методики. Насколько актер умеет договориться с режиссером, а режиссер - с актером.
- Насколько режиссер готов договариваться.
- И это тоже. Обучение режиссеров – отдельная большая проблема в России, но это разговор на несколько часов.
- Вы постоянно находитесь в диалоге с артистами и с собой?
- Я из семьи врачей, первый врач в моей семье появился в XVI веке. Врачебная практика и врачебная профессия предполагает, что человек учится всю жизнь. И с молоком матери мы это вынесли. В режиссерской профессии все точно так же: чем дольше ты в ней работаешь, тем меньше понимаешь. Как только я пойму, что все понимаю, ее надо менять.
- Бывает, что вы что-то полностью пересматриваете?
- Конечно. Мир меняется. Меняются технологии, меняется человек, который в театр приходит. Я по студентам вижу, как меняется способ мышления. Я уже не говорю, что еще лет десять назад мне бы это в голову не пришло, а сейчас я со студентами-режиссерами занимаюсь квантовой механикой. И оказывается, что без основ квантовой механики, квантовой физики представить современную режиссуру невозможно. Способ ощущения времени в театре одна из основных проблем. Квантовая механика поменяла все и дает возможность смотреть на литературу, на драматургию по-новому. Хотя есть вещи основные, от которых мы никуда не денемся, это чувства. Когда-то Питера Брука спросили, чем отличается работа с актерами в Африке, Америке и Европе. Он ответил, что ничем. И я с ним абсолютно согласен, имея опыт работы в разных странах и на разных языках. Люди везде плачут, страдают, смеются, поэтому мы друг друга можем понимать независимо от языковой сферы. Театр от других видов искусства отличается тем, что может раскрыть эти чувства, сделать их живыми, подлинными здесь и сейчас.
Любой текст возникает через контекст, в котором он живет. Без мира, в котором мы живем, он не работает. Мы не можем забывать, что дышим определенным воздухом. И этот воздух мы должны учитывать, читая текст. Я не всегда согласен с тем, что надо осовременивать текст примитивным способом, но надо понимать, что мы читаем его сегодня, а не сто лет назад. Очень часто об этом забывают, а спектакль интересен только при погружении текста в контекст.
- Изображать человека, жившего и чувствующего в XIX веке, – странная задача?
- Конечно! Мы не можем показать человека XIX века. Мы его не видели, мы с ним не жили. Мы можем книжки почитать, в музей сходить, но это отличается от живого театра. Мы должны изучить эпоху, бытование, но эмоции перенести на сегодняшнее время. Понять, как законы, нравы и все что вокруг поменялось в нынешних реалиях. И что из этого осталось. Например, читая, рассказы Чехова, мы встречаем слова, которые сегодняшний зритель не понимает. Как сделать, чтобы сказанное было понятно? Простой пример. В рассказе «Разговор пьяного с трезвым чертом» черт говорит: «Многие из нас сотрудничают в «Ребусе». Кто сегодня знает что такое «Ребус»? И мы изменили «Ребус» на сатирические журналы.
Очень важное понятие узнаваемость, если зритель себя узнает эмоционально и контекстуально в героях, то мы начинаем вести диалог, если он себя не узнает, то эмоционально не подключается, даже получая удовольствие от «картинки». Мне же очень важно, чтобы зрители подключались и вели с нами диалог. В этом я вижу главную задачу театра.
Светлана Рухля