Театр им. Ленсовета выпустил последнюю в этом сезоне премьеру - спектакль «America 2» по злой и печальной современной пьесе французской сербки Биляны Срблянович. Обозревателю «Культурной столицы» показалось, что, несмотря на все недостатки спектакля, последняя премьера театра и вышла лучшей.
При новом главреже Гарольде Стрелкове Театр Ленсовета стал похож на МХТ. И не подумайте, что это комплимент. Подобно тому, как в московской вотчине Олега Табакова давно и упорно практикуется дефиле самых разнокалиберных постановщиков - разных школ и разного таланта, так и в нашем Ленсовете теперь репертуарная палитра пестрым-пестра. Оно, конечно, нескучно; что ни премьера, то неожиданность. Хотя вообще-то такой тип репертуара больше подобает театру без постоянного актерского коллектива. Творческая спаянность и тренинг труппы от подобной пестроты страдают, что сказывается и на уровне спектаклей. В прошедшем сезоне театр выпустил много премьер, ставили тут и новаторы, и ретрограды. А выходило одно: бульварная комедия, без паузы переходившая в жгучую мелодраму. Зачем огород городить и подписывать столько контрактов, коли в труппе есть актер Олег Леваков, подвизающийся на режиссерском поприще? Он прекрасно владеет бульварными жанрами, может сносно поставить и смехопанораму, и заплачку про разбившуюся любовную лодку.
Режиссер Петр Шерешевский прервал дурную традицию, выпустив серьезный взрослый спектакль. Более того, он очень точно попал в интонацию драматурга Срблянович - одновременно экзальтированную и устало-циничную. Пьеса «Америка. Часть вторая» - фантасмагория об отчуждении человека обществом потребления. «Америка» - незаконченный роман Франца Кафки; Кафка в Америке не был, писал о мире своих грез и мечтаний. Срблянович помещает кафкианского героя Карла Россмана в современный Нью-Йорк - и сочиняет пьесу о крахе отдельно взятой американской мечты. Карл в одночасье теряет работу «с зарплатой больше, чем у президента США», лишается накоплений и с нарастающей скоростью катится вниз по наклонной.
Шерешевский и сценограф Александр Мохов не поддались искушению пустить пыль в глаза хайтековской роскошью. На подмостках - странный, убогий мирок: светящиеся желтым люминисцентным сиянием столбики, какие-то манекены, искусственная елочка (дело происходит под Рождество), вместо игрушек украшенная цветными резиновыми перчатками, завеса из упругого полотна с прорехами, через которые проходят герои, кожаный диван (и тоже с прорехой). Менее всего это походит на элитное жилье топ-менеджера и фешенебельную ресторацию (две сквозные дислокации действия пьесы). «America 2» не про галантерейный шик и не про будни миллионеров. Двойка в названии четко ориентирует: перед зрителем параллельная реальность больного подсознания. Она уныла и неприглядна, вполне заслуживает «двойки» - в том числе, как школьной оценки.
Зловещую атмосферу сгущает недобрый конферанс персонажей с елейными улыбками, обозначенных в программке как Первое и Второе всевозможное удобство. Александр Новиков и Олег Федоров в балахонах Санта-Клаусов начинают спектакль полуэстрадным прологом, обещая обеспечить герою («которого мы вам сейчас представим») комфорт и прочие блага. Естественно, врут. «Удобства» похожи на горе-помощников, приставленных к землемеру в романе Кафки «Замок»: только те в меру сил мешали добраться до замка, эти - злорадно подталкивают крушение героя, удовлетворенно аккомпанируют его отпадению от замка финансового благополучия. Персонажи Новикова и Федорова инфернальны, но дело тут не столько в мистике, сколько в социальном гротеске. Эти бесы - порождения всевластной сферы обслуживания, упивающиеся своим значением в мире, тотально регламентированном ценниками, штрих-кодами и противоугонными сигнализациями. Александр Новиков играет беса повальяжней, много времени проводит за фортепиано, словно шут из спектакля Льва Додина «Король Лир», подталкивая «гордый ум» Карла Россмана скорее изнемочь. Иногда «надевает» на себя роли - ленивого выжиги-швейцара («Сэр, разрешите я поймаю вам такси?» - барственный жест рукой в зал: «Такси, стой»), помешанного попрошайки-бомжа по фамилии Чаплин (чаплинский гэг с поеданием ботинка прилагается).
У Олега Федорова - бес витальный, не стоящий на месте, дерганый, будто на шарнирах. Он же без меры услужливый официант, здешний многорукий Шива, с трудом скрывающий за фальшивой лучезарностью ненависть к своим клиентам. Федоров играет смачно и ярко; одна беда - кажется, его в данном случае просят быть похожим не на себя самого, а на покинувшего труппу Дмитрия Лысенкова, доку по части черных конферансов.
Женские образы в спектакле получились убедительней мужских. Впечатляет Лаура Пицхелаури, наконец выпроставшаяся из тенет костюмного репертуара. Русская модель Ирина у Срблянович - классическая вамп из фильма-нуара: красивая, жестокая, карабкающаяся по головам любовников к заоблачным вершинам. Пицхелаури легко схватывает правила игры в томную элегантность, у нее выходит органично, а иногда и иронично. Однако главное в другом. Время от времени Ирина - Пицхелаури выпускает на волю внутренних демонов: горячечное раздражение, звериный рык агрессивно-затравленного существа - самый убедительный эмоциональный посыл спектакля, наглядная иллюстрация тяжкого невроза современного человечества.
По иным правилам играет Светлана Письмиченко. Разбитная миллионерша Мафи в экономичном (деньги счет любят) прикиде - комбинезончике и кедах - сначала кажется простой как три копейки мещаночкой, бездумно - наподобие письмиченковской свахи из «Последней жертвы» - сыплющей горошком дежурных фраз. Тем ярче финальная метаморфоза. Мещаночка перевоплощается в черную королеву, величавую энигму - никак ее не разгадать; добрый человек, злой человек? И что это за спазмы мешают ей говорить в полный голос - сдержанные рыдания или змеиный шип?
Режиссер вслед за драматургом рисует картину тотально разобщенного социума, в котором любое душевное движение ближнего воспринимается как скрытая угроза. А, чем черт не шутит, возможно, таковой и является? Девушка-ангел из супермаркета (актерски корректная и обаятельная Маргарита Иванова), подносящая Карлу продукты на пробу с заметным трепетом и жаром, очевидно, безумно в него влюблена. Но в этом рушащемся мире нет ничего очевидного; и вот уже зритель, вслед за героем, берет ангела под подозрение: кто вам, девушка, нужен - Карл или его бумажник?
Даже образ домашнего уюта - старая женщина с вязаньем, тихонько притулившаяся в уголке авансцены (мэтресса Елена Маркина), - окажется не матерью, не надеждой, не судьбой героя, а всего лишь глуховатой абоненткой, трагически ошибившейся номером. Единственный персонаж вне подозрений - приятель Карла Даниэль (Всеволод Цурило), да и то лишь потому, что Даниэль - клинический идиот.
Эпицентр и одновременно жертву тотального краха, Карла Россмана, играет Алексей Фокин, актер, недавно перебравшийся к нам из Самары, но уже обративший на себя внимание и приглашенный на несколько главных ролей. Играет скорее хорошо, чем дурно; передает и растерянность, и скорбь, и злость, и отчаянье вчерашнего хозяина жизни, вдруг стремительно выброшенного на задворки. Более того, Фокину удается ловко переходить от реплик персонажа к ремаркам драматурга (они у Срблянович важны и всегда хорошо написаны), убедительно присваивая их своему герою. А вот когда у Фокина не оказывается текста, он заметно блекнет, теряет эмоциональную наполненность и разнообразие. Тут, конечно, вина режиссера, недостаточно подробно разработавшего главную партию своего спектакля.
Режиссеру Шерешевскому вообще можно предъявить массу претензий. Несбалансированность актерского фона, нарочитые литературные интермедии, постановочные цитаты из Евгения Марчелли и Кирилла Серебренникова, которые недоброжелательный критик мог бы назвать и плагиатом. Но, странное дело, несмотря на всё это, Шерешевскому хочется аплодировать - и за многие удачные мелочи, и прежде всего за то, что спектакль, не состоятельный кое в каких деталях, в целом очевидно состоялся. За внятность режиссерской мысли. Пока другие театры тщетно пытаются откликнуться на кризис постановками комедии «Школа налогоплательщиков», режиссер «America 2» убедительно показывает - настоящий кризис не в кошельках, а в головах.
Андрей Пронин
