16, 17 и 18 июля в Театре им. Ленсовета пройдут премьерные показы спектакля Алексея Слюсарчука «Бесы» по одноименному роману Федора Михайловича Достоевского. Заслуженный артист России Александр Новиков, занятый в новой постановке, поделился с «Санкт-Петербургскими ведомостями» своим мнением о непостижимом романе-предостережении, об уроках прошлого, о хороших режиссерах и о красоте – в жизни и в театре.
Александр Новиков. Фото Юлии Смелкиной / Предоставлено Театром им. Ленсовета
– Александр Маркович, одна из рецензий, посвященных роману «Бесы», называлась «Трагедия зла». Для вас это точное определение сути романа?
– Чтобы ответить на этот вопрос, мне кажется важным знать время написания критической статьи.
– 1932 год. Место – Париж.
– Это чувствуется! Трагедия зла, при определенной оптике взгляда, безусловно может рассматриваться как основная тема романа. Но, думаю, сегодняшний человек, блуждая в потемках этой великой книги, будет размышлять в первую очередь о чем-то ином.
– Какая тема для вас центральная?
– Роман «Бесы» традиционно считается романом-пророчеством, романом-предостережением, но сегодня мы живем во времени, когда пророчества Достоевского стали свершившейся реальностью. И это не может не заставлять сегодняшнего человека иначе смотреть на героев романа. В этой связи, мне думается, тема «Трагедия зла» приходит в движение и начинает сползать в тему «Обыденность зла». Зазеркалье, ставшее реальностью, возникновение нового Зазеркалья – вот, пожалуй, где для меня «прячется» новая, сегодняшняя тема романа.
Мне кажется очень важным понимать, почему этот роман не назван по имени одного из главных героев, как бесконечно часто случается в мировой литературе. Ведь как бы пошло этому роману называться, скажем «Ставрогин». Но Достоевский создал великую полифонию тысячи внутренних сюжетов о людях, одержимых страстью сделать мир «миром счастливых людей». Не случайно, возможно, лучшая инсценировка этого романа, сделанная Анджеем Вайдой, носит название «Одержимые». Думаю, что тема «Бесов» едва уловима, как едва уловим и сам этот великий и непостижимый роман.
– Популярность «Бесов» среди российских режиссеров в последние годы – это ощущение той опасности, которую когда-то предчувствовал Достоевский?
– Мне бы не хотелось думать, что злободневность темы – основополагающий фактор для выбора того или иного материала! Думаю, у больших режиссеров механизм выбора материала гораздо более сложный, подчас интуитивный процесс. Уверен, что принцип «утром в газете – вечером в куплете» используют, мягко говоря, не лучшие режиссеры. Внимательно слушающий и слышащий биение и ритмы жизни режиссер не нуждается в сиюминутной актуальности темы.
Содержание возникает не от созвучия сегодняшним реалиям, а от возникновения крупной темы режиссерского высказывания. Для такого высказывания сиюминутность может быть даже вредна, а отстраненность от действительности может как раз оказаться гораздо важнее. Внутреннее движение режиссера навстречу материалу и наоборот – это, возможно, самый таинственный процесс в театре.
Репетиция спектакля «Бесы». Фото Юлии Смелкиной / Предоставлено Театром им. Ленсовета
– Как вы полагаете, человечество в принципе способно не повторять ошибки прошлого?
– К несчастью, нет никаких оснований ответить на этот вопрос утвердительно! Но есть все основания утверждать обратное! Люди ходят по собственным следам вековой давности: угождают в старые ямы, из которых с таким трудом выбирались, теряют уже, казалось, навсегда обретенное. Не помнят, а подчас сознательно забывают старые уроки. Наши любимые грабли всегда гостеприимно ждут нас, и мы всегда знаем, где их найти.
– Для вас рост радикальных настроений в российском обществе и последовавшая революция 1917 года – это трагедия?
– Отвечу коротко: судя по тому, что произошло в ХХ веке, не все успели прочитать «Бесы» Достоевского.
– Это простой для меня вопрос, потому что это слова из моей роли. «Знаете ли, что это непременно чем-нибудь кончится? Обыкновенно все на свете кончается ничем, но здесь будет конец, непременно, непременно!».
– Ваш герой считал, что красота – главное в жизни человечества. Вы с ним согласны?
– Вне всяких сомнений! Но в невероятных книгах Умберто Эко «История красоты» и «История уродства» содержится абсолютно убедительная теория о непрерывном и бесконечном мутировании понятия «красота». Путь идеалиста в поисках идеальной красоты – это и есть путь Степана Верховенского. Но путь этот в романе Достоевского заканчивается в крестьянской избе на большой дороге. И заканчивается он обретением иной красоты, совсем не похожей на ту, пред которой герой романа всю жизнь был в преклонении...
– А в театре важнее красота или мысль, идея режиссера?
– Крохотное слово «или», содержащееся в этом вопросе, и есть главный камень преткновения. Красота – это и есть мысль. Не могу принять здесь противопоставление одного другому. Точная, нежная, сложная, парадоксальная, дерзкая, разрушительная или созидающая мысль режиссера – это и есть красота театра. Форма неотделима от содержания, а, по сути, им и является. Красива мысль, красив думающий на сцене артист, красива любая скупая мизансцена, красиво тихое слово, красиво дымовое облако, растворяющее контуры актеров.
С режиссером Алексеем Слюсарчуком. Фото Юлии Смелкиной / Предоставлено Театром им. Ленсовета
– В интервью 2008 года вы сказали, что высший дар режиссера – выстроить простую и понятную историю, с юмором и легко. Постановки, например, Юрия Бутусова, сложно назвать легкими. Вы изменились? Изменилось ваше отношение к театру?
– Как же горько и трагично жить с осознанием того, что твои интервью 2008 года имеются в открытом доступе! Это ведь означает, что где-то можно ознакомиться с моими интервью, страшно сказать, 1999 года. Вот где, наверно, кладези... Если говорить серьезно, умение рассказать историю, сделав это легко и с юмором, не потеряв «сюжет», я и сегодня считаю важнейшим из режиссерских талантов. Но вот само понятие «сюжет» для меня сегодня означает нечто совершенно иное.
Сюжет пьесы и сюжет спектакля, созданного по этой пьесе, могут быть абсолютно разными сюжетами. Сюжет спектакля для меня – это сложнейший сплав мыслей и микросюжетов, параллелей и недосказанностей, а не банальная иллюстрация сюжета в сериальном понимании этого слова. Зритель часто робеет в таком театре, страшно пугается, что в какое-то мгновение что-то не понял. Вместо того, чтобы открыться спектаклю, он начинает растить в себе раздражение и обвинять театр в «искажениях».
Настоящая классическая пьеса не боится смелости и остроты режиссерского языка. Она потому и классика, что способна сама за себя постоять. Если нужно, она может крепко щелкнуть по носу плохого режиссера, но перед настоящим режиссером она всегда откроется новыми темами, смыслами, интонациями, паузами. Простите за откровенность, но я убежден: Шекспир, Чехов и Брехт были бы счастливы, увидев, как их пьесы живут в спектаклях Бутусова.
– Какие люди в большей степени повлияли на ваше понимание театра, искусства?
– Судьба артиста – это режиссеры, меняющие его жизнь. Верящие в него. Заставляющие отказываться от привычного в себе и в роли. Досадное и чудовищное заблуждение – уверенность в том, что можно хорошо играть в плохом спектакле, что артист на опыте может «вытянуть» роль в слабом спектакле. Не может! Хороший режиссер всегда решает серьезную художественную задачу, и бесконечное решение таких задач и делает артиста артистом. Только так! Поэтому люди, влияющие на мое понимание театра – это режиссеры. В разные годы это были: мой учитель Игорь Петрович Владимиров, Владимир Сергеевич Петров, огромный период счастья связан с Юрием Бутусовым. Это Константин Богомолов, Евгения Сафонова. Я бесконечно счастлив, что мне доводилось и доводится играть в их спектаклях.
Новиков в роли Степана Трофимовича Верховенского. Фото Юлии Смелкиной / Предоставлено Театром им. Ленсовета
– Не могу не задать вопрос о сериале «Тайны следствия». Многих актеров огорчает, когда они становятся заложниками одной роли.
– «Тайны следствия» – это огромная часть жизни. Поверьте, я ни разу не задумывался об этой теме: заложник одной роли! Об этом совершенно неинтересно и скучно думать! Судьба артиста не имеет сослагательного наклонения, поэтому размышления на тему влияния роли Феди Курочкина на мою жизнь кажутся мне праздными и недостойными серьезных интеллектуальных усилий. У этого сериала колоссальный запас зрительской любви. Несмотря на то, что очень высокого уровня первых сезонов добиться трудно, почти невозможно. Я желаю «Тайнам следствия» встречи с сильным и интересным сценарием! Ведь именно качество сценария – определяющая сила для кино и сериала.
– Последовавшая за сериалом огромная зрительская любовь – счастье для вас или испытание?
– Назвать это испытанием было бы нечестно, есть и другие испытания. Но и на счастье это мало похоже... В вопросах взаимоотношений со зрителями я чудовищно старомоден и считаю автограф идеальной формой. А фотографироваться ненавижу. Трудно это объяснить, но есть что-то бесконечно пошлое в этих сделанных телефоном наспех фотографиях. Кто-то из английских острословов сказал: если кусок сыра ежедневно в прайм-тайм показывать по телевизору, то через неделю он по популярности затмит «Битлз». В момент узнавания на улице появляется уникальная возможность почувствовать себя сыром.
