Среди постоянных зрителей Театра имени Ленсовета существует особый клан - группа девушек и женщин, не пропускающих ни одного спектакля с участием артиста Александра Блока. Кассиры театра, зная каждую в лицо, любовно называют их «блоновками». «Блоковки», смеясь, подсчитывают, в который раз они пойдут смотреть «Самодуров», «Любовь до гроба», «Владимирскую площадь» и «Братца Кролика на Диком Западе»... Но безусловным лидером по количеству посещений считается спектакль «Трамвай «Желание», где Александр Блок невероятно хорош в роли Стенли Ковальского. Мы разговариваем с Александром Ивановичем в его гримерке как раз перед началом этого спектакля. Повод для беседы у нас серьезный: в июне этого года заслуженный артист России Александр БЛОК отпразднует свой полувековой юбилей.
- Саша, что происходит сегодня в вашей жизни?
- Сегодня? Ну вот, я служу в Театре Ленсовета, где лежит моя трудовая книжка, играю свои старые спектакли, но, как ни странно, все мои интересы находятся за пределами этих стен. Сейчас мы создаем новый театр. Мы - это довольно большой штат людей, которые так или иначе причастны к искусству. В апреле на сцене Мюзик-холла состоялась первая премьера - «Влюбленный Мопассан». По большому счету это первый частный театр в Петербурге: государственные деньги к нему не имеют никакого отношения... Со временем у нас появится свой дом - это целое здание в центре города, купленное в частную собственность. Коломенская, 43, - пять минут ходьбы от метро «Лиговский проспект». Там будет театральный зал на 230-250 мест, рядом - репетиционные помещения, актерский клуб, ресторан, студия звукозаписи. Называется все это -«Театральный центр на Коломенской». Сейчас уже идут архитектурные разработки и, я думаю, а течение года мы откроемся.
- Вы лично в этом театре в каком качестве выступаете?
- Я был одним из инициаторов его создания. Состою в совете директоров и занят как актер во втором спектакле «Пижама на шестерых», который ставит Семен Спивак. Играю вместе с Сергеем Мигицко, Настей Мельниковой и Ирой Полянской... Я не знаю, как дальше сложится, но у меня есть идея очень интересного музыкального проекта, в котором хочу выступить в качестве режиссера. Собираюсь поехать к композитору Исааку Шварцу в его деревню с предложением написать музыку на стихи Булата Окуджавы. И как только сложится музыкальная партитура спектакля, приступлю к работе...
- Выучились в нашем театральном институте у Корогодского. Как вы попали к этому легендарному мастеру?
- Не сразу. Я вообще очень смешно поступал. Приехал из украинского города Николаева вслед за старшей сестрой. Она поступала на курс Игоря Владимирова, но не прошла и уехала в Москву. Сейчас она -замечательная актриса театра Табакова. Я как приехал, сразу же отправился на разведку. Отыскал Моховую улицу, зашел в институт... Увидел огромное зеркало, мраморные ступени и затрепетал. Это был конец дня, и я в коридоре один болтался... Выходит женщина из аудитории: «Вы поступать? Заходите...». А я не собирался так сразу, но как было отказаться? Вдруг запомнят? Перепугался страшно. Зашел. В руках - авоська с батоном и кефиром. А они - уставшие смертельно после моря абитуриентов - сидят за столом с полузакрытыми глазами: «Молодой человек, значит так: фамилия, имя, что будете читать...». Говорю: «Александр Блок...». Слышу: «Молодой человек! Фамилия, имя, что будете читать!». Я напрягся: «Александр Блок...». Они опять: «Молодой человек! Мы глухих в артисты не берем! Сначала - как зовут, потом вы будете читать Блока!». Говорю: «Меня зовут Александр Блок...» Тут они проснулись: «Как? Неужели? Серьезно? Ну, хорошо, что читать будете?». Объявляю: «Александр Блок...». Они: «Да мы уже слушали! Что будете читать?» - «Читать буду - Александра Блока!» Запомнили меня сразу. Но не приняли.
- А кто набирал этот курс?
- Курс набирала Эмма Попова. Вторым педагогом был Анатолий Шведерский, который потом уже, в бытность мою у Корогодского в ТЮЗе, подошел на каком-то юбилее и сказал: «Вы знаете, Саша, я, когда беру учеников, все время вспоминаю вас...» Я: «Да что вы? За что такая честь?» - «Я очень хорошо помню, как вы поступали... Я посмотрел на вас тогда и подумал: какой мальчик! С ним вообще ничего нельзя сделать! Потому что мрак - полный. Я был в этом уверен, И та метаморфоза, которая произошла с вами, стала для меня примером...»
- Но вы не потеряли веру в себя после первой неудачи?
- Нисколько. Уехал домой, год проработал на заводе и приехал опять. Поступал на курс к Рубену Агамирзяну. Он меня тоже не взял. Сказал: «Если бы у этого молодого человека отвалился хвост, я бы еще подумал...» То есть, он считал, что я еще с дерева не спустился. Я же полубандитом в театральный институт пришел - накаченный, здоровый! Все время дрался. И говор - жуткий. Я открывал рот - тушите свет! И когда мне передали слова Агамирзяна, понял, что я серый и тупой, и всерьез задумался о своем образовании. Пошел в Институт культуры, где меня взял Владимир Васильевич Норенко на курс режиссуры...
- То есть для того чтобы стать артистом, образования вам не хватало, а для режиссуры вы вполне подошли?
- Норенко проставил мне оценки по всем предметам собственной рукой; «Мне нужен этот парень!». Во всех графах сверкали пятерки. И я проучился у него ровно год. Пока его не вынудили уйти из института. Там свои какие-то интриги против него плелись. И я ушел. И потом поступил к Корогодскому.
- Вы шесть лет по окончанию учебы проработали в театре своего мастера. И вдруг - в восемьдесят пятом году - вы уходите из ТЮЗа в Театр Ленсовета, Что послужило причиной такого поворота в судьбе?
- Я просто понял, что пора улетать из родительского гнезда... Видимо, настал какой-то момент... Мне очень хотелось попробовать что-то иное. Ведь, работая в ТЮЗе, я света белого не видел. Я играл двадцать два названия плюс занимался множеством общественных дел. Театр Корогодского был не местом работы, это был приход. Высокое Служение Искусству. Отыграв спектакль, мы шли в гримерку и слышали голос помрежа: «Товарищи, просьба, не переодеваясь, пройти в «красный зал» дпя беседы...» И мы, мокрые, уставшие, отправлялись на собрание. Приходил Корогодский, начинался «разбор полетов»: кто, где и почему сегодня допустил ошибку... Потом мы переодевались, но домой не уходили. Продолжалась работа на Малой сцене - подготовка к очередному празднику, юбилею, знаменательной дате. Это был не театр. Это было «Государство ТЮЗ». Утренние репетиции начинались в десять утра, и из театра мы либо вообще не уходили, либо еле успевали на метро... Очень многие ломались. Корогодский устраивал жесточайший естественный отбор. Говорил: «В искусстве - 95% работоспособности и только 5% способностей,,. Профессий - лошадиная. Надо иметь лошадиную выносливость, чтобы заниматься театром!» Вот ты представь, что работаешь с человеком десять лет, и тебя ни разу в жизни не погладили по голове! За четыре года учебы, за шесть лет работы в театре - ни разу! Только бьют, бьют, бьют...
- Вы уходили из ТЮЗа к Владимирову?
-Я не знал, куда мне уходить. Меня звал Игорь Горбачев в Пушкинский театр, звал Астрахан в Театр Комедии... Я не пошел. Мне посоветовали показаться Владимирову: «Такой молодежный театр - поют, танцуют! Чем-то на ТЮЗ похож...» И мы с Леной Комиссаренко, которая в тот момент тоже уходила из ТЮЗа, быстренько «соорудили» какой-то показ... Владимиров нас тут же взял. Очень ценил школу Корогодского. Такая своеобразная «марка качества» была...
- Если поставите их рядом - Владимирова и Корогодского: в чем была принципиальная разница творческого подхода?
- Корогодский чем велик? Он ведь не был режиссером-постановщиком. Он построил педагогический театр. А спектакль делали артисты. Он очень здорово их использовал - я называю это «талантливым паразитизмом». Был удивительным провокатором, провоцировал тебя на какие-то вещи и отходил в сторону. Если ты спросишь: «Зиновий Яковлевич, а что я делаю в этой сцене?», то услышишь: «Простите, кто из нас артист? Вы мне предложите - я вам скажу: то или нет...» Он искоренил актерское иждивенчество. Категорически. «Думайте, думайте, ищите...». Вопрос «Куда мне идти?» - это расстрел на месте. Без суда и следствия.
- А Владимиров?
- Владимиров - это другая планета! Если Корогодский шел от процесса - постепенно вытягивал в спектакле одно за другим, то Владимиров шел от результата. «А вот здесь выскочи зайцем и сделай два «кульбита»!». И если задавался вопрос «Зачем?», то ему сразу скучно становилось. Надо было сделать, а потом дома сидеть и ломать голову: «Почему же именно так? Что он имел в виду? Ах, вот почему!». Он гениально видел, КАК надо. Я не знаю, может, у него уже сложившиеся картины в голове были, может, он просто предугадывал...
- Он позволял актерам проявлять инициативу?
- Конечно, он шел от артиста. Владимиров был демократ. Когда ты делал что-то хорошо, он - человек с прекрасным чувством юмора - хохотал, веселился, любил... Но бывало, на чье-то предложение реагировал: «Ага! А потом ты скажешь, что это ты придумал, а не я!» - как ребенок становился...
- Вам тяжело было на первых порах?
- Я был потрясен: все другое - воздух, отношение, подход к работе! Но мне после Корогодского сам черт был не страшен. Меня здорово здесь пытались напугать: подстраивали на сцене разные штуки... Владимиров ведь меня сразу на три роли взял: на Левшу, Трубадура и Хосе в «Интервью в Буэнос-Айресе»... Кому-то это не нравилось.
- В вашем послужном списке более сорока ролей. . . Назовите три-четыре, которые считаете ключевыми для себя. . .
- Наверное, прежде всего это роль в нашем дипломном спектакле по пьесе Тургенева «Холостяк». Я играл изысканного утонченного немца Карла фон Фонга. . . Этот спектакль мне очень тяжело давался, и я считаю, что победил в нем самого себя... Затем, конечно, «Свои люди - сочтемся!» Островского, где я играл Подхалюзина. Это был спектакль Льва Додина в ТЮЗе. А в Ленсовета - работа, которая была для меня очень трудной, но очень дорогой -
спектакль «Спортивные игры 81-го года» по пьесе Радзинского. Я играл Сережу. Человека, который лишается самого дорогого в жизни из-за своей слабости. Потом, конечно, «Победительница», где мы играли с Леной Соловей - сумасшедшая радость о работы! И... роль, наверное, совсем мне не соответствующая - Стенли из спектакля «Трамвай «Желание» Теннесси Уильямса... Эта роль для меня на сопротивление страшной силы. Я серьезно говорю. Я вообще - не такой.
- Ну, я подозревала, что есть между вами некоторые различия... Скажите, а тяжело играть любовь на сцене?
- Знаешь, я понял одну вещь: когда любишь, когда сам прошел через это, тогда - легко. Тогда знаешь, КАК играть. Ведь, работая на сцене с однии человеком, разговариваешь-то с тем, другим... Говоришь: «Я люблю тебя, ты моя хорошая, ты моя родная...» - через эту женщину - той... Вот и все.
- Вы не жалели, что ушли от Корогодского?
- Нет. Во-первых, я с ним не порвал. Когда с Корогодским случилась беда, я первый пришел к нему. Я преподавал у него на курсе, год работал со студентами. .. Я счастлив, благодарен судьбе за то, что попал к этому мастеру. Потому что ни один из педагогов со мной не сделал бы того, что сделал он. Но я хотел, я должен был попробовать в профессии что-то иное. И в этом смысле опыт работы с Владимировым - тоже бесценен.
- Что доставляет вам радость?
- Партнеры. У меня были две великие, я считаю, партнерши - я их просто обожал! Лейла Киракосян, с которой мы играли «Спортивные игры», и Лена Соловей. В Ленсовета вообще актеры потрясающие. Я когда пришел, был влюблен во всех: талант на таланте! Очень люблю Сеню Стругачева. Мы с ним уже двенадцать лет играем «Любовь до гроба», и те импровизационные штуки, которые у нас возникают до сих пор, дорогого стоят...
- Чего вам не хватает в жизни?
- Знаешь, если я не сразу отвечаю на этот вопрос, значит, главное у меня есть. У меня есть профессия: она внутри меня. Я знаю, что мне не страшен никакой жанр. Есть ли работа на данный момент или нет -вопрос другой. Мое профессиональное состояние мне нравится... Ума не хватает. Для того чтобы иной раз правильно себя повести, промолчать, когда надо... На меня многие обижаются - за резкость. Боюсь чего? Боюсь стать равнодушным. Боюсь потерять интерес к работе, вкус к жизни...
Беседу вела Екатерина ГРИГОРЬЕВА