Завершившийся в Театре имени Ленсовета сезон принес заслуженному артисту России Александру Новикову три главных роли. А еще – съемки в продолжении популярного сериала «Тайны следствия». Что думает он об уроках прошлого и каким видит будущее родного театра?
Фото: Юлия Смелкина
«Можно с вами сфотографироваться?» – увидев Александра Новикова у дверей Театра Ленсовета, поинтересовалась я. «Пожалуйста», – вежливо ответил он, хотя радости на его лице не было. Пришлось представиться и сказать, что я тот самый журналист, который договорился с ним об интервью. И заодно узнать: как он вообще относится к подобным просьбам?
– Я в этом смысле абсолютно старомоден. Фотографироваться ненавижу. Мне кажется, что это пошло и глупо, потому что фотография, наспех сделанная на телефон, никому не нужна. Ну, встретился ты случайно с артистом на рынке, снялся с ним на фоне баклажанов, показал жене и друзьям. Потом понял, что память смартфона забита, и удалил ее.
Другое дело – автограф. Сегодня эта форма взаимодействия кажется немного старомодной, но она правильная. В ней больше содержания и смысла.
– Как и в тех премьерах, в которых вы сыграли главные роли в этом сезоне.
– Премьер было три. Это «Бесы» по Достоевскому, «Тартюф» Мольера и под самый занавес «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Когда ты репетируешь такие названия, то невольно оказываешься в некотором поле сравнения. Потому что у первых двух произведений серьезная сценическая судьба. И абстрагироваться от того, что ты встраиваешься в какую-то цепочку этих постановок, – невозможно и неправильно. Нужно обязательно это знать и понимать, чтобы не повторяться и быть новым.
– Значит, вы знакомитесь с наследием предшественников или все же начинаете с чистого листа?
– Я обязательно смотрю. Иначе какой смысл идти той дорогой, по которой уже прошли великие артисты, игравшие эти роли. Странно репетировать все это, игнорируя и думая, что ты первый. Важно найти какую-то свою интонацию, которая бы отличалась от привычной.
В «Бесах» и «Тартюфе» для меня было прежде всего важно услышать что-то, чего я не встречал в предыдущих постановках. А в случае с «Тристрамом», наоборот, перед нами лежал огромный 800-страничный роман, который не имеет сценической истории. Поэтому у нас была абсолютная свобода. Ничего никому не нужно было доказывать. Мы просто вольно сочиняли свою версию этого произведения, которое даже по сегодняшним меркам поражает зашкаливающей смелостью и дерзостью стиля.
– Но произведение весьма непростое. Как донести его смысл до публики?
– Смелостью высказывания. Именно театр определяет, какой к нему придет зритель. Борьба за открытую хорошую публику – это главная задача любого театра.
Мне кажется, что зрители создают спектакль так же, как артисты. Энергия идет не только со сцены, но и из зала. Это такой взаимный процесс. Зритель должен понимать, что он идет в то место, где от него потребуется определенная работа. Если он к ней готов, если прилагает усилия к тому, чтобы принять спектакль, то даже его неприятие пьесы будет понятно. Это не его театр, не его язык, не его способ разговора. Глупо оспаривать право этого человека иметь свое мнение, пусть и негативное. Такой зритель мной уважаем.
– Ну уж «Женитьба» Гоголя понятна всем. Правда, что она красной линией прошла практически через всю вашу судьбу?
– Я очень люблю эту пьесу. Так случилось, что еще при поступлении в театральный институт я играл из нее отрывок. Причем мне запомнился такой момент: Игорь Петрович Владимиров очень долго размышлял, кому из прошедших на третий тур какой дать отрывок. А мне он его дал сразу, для него все было понятно. И надо сказать, что эта пьеса меня потом все время преследовала. Но я всегда играл Подколесина. Поэтому, когда Юрий Бутусов не дал мне эту роль именно потому, что она как бы моя, и предложил мне отставного моряка Жевакина, я был счастлив. Мне кажется, что Жевакин – одна из самых ярких и содержательных ролей в русской драматургии. Не случайно ее в разное время играли Лев Дуров Олег Янковский, Евгений Леонов. Эта роль, хоть и небольшая по объему, написана развернуто. И этот спектакль я очень люблю.
– В нем занят прекрасный актерский состав. Скажите, а для вас важен партнер по сцене? Ведь в театральных премиях есть даже номинация «Актерский ансамбль».
– Это прекрасная номинация. Вы знаете, без преувеличения скажу, что она самая важная, главнее ничего нет. Что такое артист с точки зрения технологии? Пришел в гримерку, переоделся, вышел на сцену. Дальше с тобой рядом человек, ты смотришь на него, он на тебя. И ты всегда отличишь своего человека от чужого.
Спектакль всегда делает компания «своих» людей. Есть очень правильная формула: крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена. То есть все звенья могут быть сильными, но, если где-то одно звено слабое, цепь сразу рвется. Вот почему распределение ролей – самое важное в театре. Меня всегда восхищали режиссеры, которые могли безошибочно собирать компанию. Ведь хороших артистов значительно больше, чем хороших партнеров. Партнерское начало – очень редкий дар.
– Скажите, а с кем из режиссеров вам было интереснее работать?
– Судьба любого артиста – это режиссеры, которые встретились на его пути. Сама по себе роль, какой бы громкой она ни была, ничего в его судьбе не изменит. Можно играть Гамлета, Яго, Чацкого, но если эти спектакли не созданы у настоящих режиссеров, если в этом нет художественной победы, то по большому счету это просто строчки в биографии.
Конечно, восемь лет с Бутусовым были абсолютно счастливым периодом. Мне довелось сыграть в шести его спектаклях. И была какая-то сумасшедшая гордость за то, что ты каким-то образом имеешь к этому отношение. Эти годы всех, кто с ним столкнулся, сильно поменяли и сделали тем, чем мы являемся сегодня. Но они, как и все прекрасное, закончились. И уже после ухода Юрия Николаевича было очень много не менее счастливых и важных встреч. В моей судьбе был и Константин Богомолов, и Евгения Сафонова, и Роман Кочержевский, и Борис Павлович – все это очень важные и любимые мной люди.
– Не хотели бы вы вернуться в то время?
– Ничего вернуть невозможно. Нужно знать историю своего театра. Помнить, что когда-то здесь был Владимиров, который ненавидел театральную рутину и пыль. Он ставил абсолютно революционные спектакли, воспитал огромное количество актеров. Это база, в каком-то смысле дух театра. Но потом были другие периоды и другие режиссеры. Театр не может жить прошлым. Другая жизнь, другие люди, другая страна. Все другое.
– Александр Маркович, как театру найти свое лицо?
– Если бы знать… Есть очень простая формула: нужно делать то, что тебя волнует, тогда есть шанс, что это взволнует кого-то еще. Мне кажется, надо всегда смотреть в сторону молодых. Лучше в чем-то шероховатый спектакль молодого талантливого режиссера, чем крепко сбитая ремесленно-профессиональная постановка. Надо поменьше вспоминать о своих былых победах, обновлять труппу и постоянно двигаться вперед. Театр должен смотреть в будущее.
– Сейчас идут съемки очередного сезона сериала «Тайны следствия». Скажите, когда вашего героя Курочкина наконец повысят в звании?
– Ну, Курочкин уже майор, Кораблев – подполковник. Хотя, с точки зрения жизненной логики, и я, и мой замечательный партнер Игорь Николаев понимаем, что наши воинские звания немного занижены по сравнению с тем, что должно быть. Но скажу так: «Тайны следствия» уже фольклор, немножко сказка. И к этому надо относиться условно.
У сериала очень долгая жизнь. Когда мы начинали, никто об этом никогда не думал. Казалось, что все продлится один-два сезона. А сейчас мы снимаем уже 22-й сезон. Этот сериал во многом определил судьбу занятых в нем артистов, в том числе и мою. И уже стал частью моей жизни.
Фото: Юлия Смелкина
Марина Алексеева
