На дверях коммуналки, выстроенной Александром Шишкиным над первыми рядами Театра им. Ленсовета, черным намалеваны имена: Соня, Елена, Доктор, Ваня. Но герои вваливаются в испачканный белый кабинет отнюдь не из своих дверей. В спектакле Юрия Бутусова "Дядя Ваня" никто собой быть не хочет. Все тут сами не свои. Характерные движения героев — нервная походка Сони, неловкие жесты дяди Вани, писанина профессора Серебрякова или пьяные выходки Телегина — многократно повторены, превращены в моторные тики психиатрического толка, а уж те — в яростные танцы под традиционно грохочущий саундтрек. Каждое слово, даже самое простое и бытовое, усилено гулким микрофонным эхом, иные фразы повторяются как припевы в бесконечной песне, пропетой на мотив чеховской прозы, словно стихи.
Поэзия местной жизни, впрочем, далека от высокого штиля. За дверьми то ли кухонной пристройки в состоянии вечного ремонта, то ли общего зала в психушке, то ли вовсе лимба для неприкаянных душ — темные комнатушки с пыльными шкафами и диванами, тазиками и тряпьем, зелеными стенами и мерзкими рукомойниками, артефактами плотно спрессованного, давно нажитого, пованивающего быта. На авансцену вместе с мешками мусора вываливается все грязное белье семейства Серебряковых–Войницких: зависть, похоть, скука, жадность, бессилие. И бесконечная отчужденность всех и каждого. Здесь не говорят друг с другом — палят монологами как пулеметными очередями, глядя прямо в невидимую четвертую стену. Цель — то ли зритель, то ли Божий свет как копеечка. И в него так же сложно, как в копеечку, попасть.
Молодость ушла, надежды не оправданы, любви не будет, как прожить остаток жизни — непонятно. Эта пьеса — только для взрослых и только о них. Сыграна "взрослыми" звездами ленсоветовской труппы с тоской и яростью, цинизмом и хмурой сосредоточенностью. Эпитеты сгодились бы и для описания юношеского максималистского бунта. Но тоска и злость пыльного, горбатого дяди Вани (Александр Новиков) слишком въелись в его дни и речи. Одиночество некрасивой Сони (Ольга Муравицкая) совсем уж безвыходно. Отвращение доктора Астрова (Евгений Филатов) к себе и окружающим — не напускной цинизм, а скучная привычка. Нимфеточное кокетство Елены Андреевны (Наталья Шамина) вяло и бессильно.
Казалось бы, разоблачение (буквальное, в сцене с раздеванием) профессора Серебрякова (Сергей Мигицко) свело экзистенциальные муки его домочадцев к банальному финансовому кидалову и тем самым должно их освободить. Быт заел? Ну так его больше нет: еще не проданные стены усадьбы Соня крушит топором, а потом и поджигает (почти). Герои спектакля уже в современной, обычной одежде стекаются к обломкам декораций, на свалку жизни, которая красуется посреди черноты и пустоты сцены, обнаженной до колосников. Но навязшее в зубах микрофонное эхо, надсадный тон монологов так и не дают вздохнуть с облегчением. Пустота не освобождает, подростковый девиз "гори оно синим пламенем" не работает, "небо в алмазах" звучит бессмысленным заклинанием в устах Сони, шагающей в никуда.
"Дядя Ваня" Юрия Бутусова — спектакль тягостный и безжалостный. Это вам не сеанс психолога–коуча в поисках выхода из возрастного кризиса. Наоборот: хождение по однообразным кругам здешнего психологического ада легко продолжить, выйдя за двери театра. Стоит лишь затянуть собственный, привычный внутренний монолог о том, что молодость ушла, надежд не осталось, а жизнь как–то не очень. Волей–неволей закрадывается мысль о вреде монологов, обращенных к невидимому зрителю, как таковых. Может, в этом и смысл?