В апреле Театр им. Ленсовета представит постановку «Театральный роман», которая обещает стать самой необычной премьерой сезона в Петербурге.
— Роман, это ваш первый опыт постановки в Театре им. Ленсовета. Его публика привыкла в последнее время к традиционным интерпретациям пьес. У вас совершенно иной подход. Расскажите, пожалуйста, о своем видении театра.
— Я никогда не анализировал свой подход. Театральное произведение в моем понимании — это не пересказ литературного текста ни в коем разе, тем более в практике современной, когда театр становится и танцем, или песней, или визуальным произведением. Или фрагментом, где из всего произведения может исследоваться только одна мысль. Да что там, одна реплика может составить спектакль. Мы создаем в первую очередь действие, которое способно спорить с литературой, или, если хотите, использовать ее в своих целях. Хотя вообще-то я в театр пришел из библиотеки, всю жизнь читаю книги и их люблю. Но как только начинаю заниматься практикой театра, то книга становится поводом для создания чего-то совершенно другого. Когда я начал работу над спектаклем, то решил соединить «Театральный роман» и реальное историческое исследование, отошел от сатирического почерка романа и пришел в историзм.
— То есть на сцене будет импровизация на тему Булгакова?
— На тему — это самое важное. Я обязательно отталкиваюсь от темы, которая тревожила автора. Это железно. Подробно исследую историю вопроса, начиная с рождения пьесы, постановки, ее интерпретаций. В процессе формируется собственный взгляд. То, за что боролся главный герой романа Максудов-Булгаков с театром, — все-таки текст его пьесы, поэтому, например, в действие будут вклиниваться фрагменты из «Дней Турбиных».
— Формулируете ли вы тему вашего «Театрального романа» сейчас, на этапе репетиций?
— Называть тему спектакля до премьеры, я считаю, последнее дело, поэтому аккуратно скажу, какие вещи тревожат, что я обсуждаю на репетициях в нашей актерской компании: возможно ли живое создать в неживом? Может ли цветок прорасти сквозь асфальт?
Известно, что второе (для Булгакова первое) название «Театрального романа» — это «Записки покойника». Финальное событие, несмотря на то, что роман не дописан, Булгаков определил, как суицид главного героя, то есть его альтер-эго Максудов, благодаря своему путешествию по кругам театрального ада, завершает свою жизнь самоубийством.
Еще одна тема, которую я для себя формулирую, — спектакль о пуле, которая летит в висок автору. Каждую сцену я проверяю вопросом: что привело Максудова к мысли о невозможности продолжать жить на белом свете?
— Современным авторам нужно взаимодействовать с театром? Или лучше сохранять дистанцию, чтобы не закончить, как булгаковский Максудов?
— Такой контакт необходим. Театр меняет и корректирует драматургию. Как показывает история, Шекспир и Мольер, наши Островский и Чехов — люди, чья гениальная драматургия рождалась в очень тесной связке с живым театром. Так делал и Борис Пастернак. Когда его переводы классических пьес ставились в Москве, он присутствовал на репетициях, и ему артисты объясняли, что не может так быть построен диалог, потому что здесь литература вступает в конфликт с действием. И он вносил изменения. Проанализировать текст с точки зрения драматического действия не всегда возможно на бумаге. В нашем спектакле будет живой пример, когда и Константин Сергеевич Станиславский, и режиссер Илья Судаков, и сами артисты сподвигали Булгакова к тому, чтобы он из романистики «Белой гвардии» создавал театральную пьесу.
— Зрителям на премьере откроется возможность подглядеть внутренний творческий процесс?
— Если «Театральный роман» окажется для зрителей путешествием в непосредственный процесс создания спектакля, будет здорово. Прийти и увидеть спектакль, плохой или хороший, — это привычный опыт, его публика может почерпнуть в любом театре. У нас другая идея, начиная со сценографии. С художником Анваром Гумаровым мы придумали, что, оказываясь в зале, публика видит пустой планшет сцены, монтировщики в процессе первого акта будут строить декорацию. И постепенно, шаг за шагом, на глазах у публики возникнет чудо рождения театральной декорации. Обычно этот процесс видим только мы: смотрим в пустую сцену, потом потихонечку сверлятся какие-то дырочки, вставляются панели и вырастает сценография. Это магия! Потом приходит художник по свету, включается контровой свет, который касается своими лучами конструкции, и артист уже по-другому чувствует себя, интереснее, нежели в репетиционном зале. Оживают реплики, сюжет и всё в целом. Это потрясающе! И это должны увидеть зрители.
— Кто занят в главной роли?
— В Театре им. Ленсовета сильнейший актерский состав, поэтому я себе честно признался, что в нашей работе не будет главного героя. В ней есть осевой персонаж — Булгаков, но не за ним одним я генерально смотрю, именно поэтому — сейчас напугаю читателей — неизвестно, сколько будет длиться спектакль. Хорошо бы, чтобы не только по названию, но и по жанру — это был роман. В самой театральной форме должна быть долго развивающаяся длинная мысль.
— Но не может же спектакль длиться как роман.
— Те зрители, кто следует за моими спектаклями, знают, что я монтирую всегда очень быстро и короткими эпизодами. Здесь мне интересны длинные романные блоки: сцены Анны Алексахиной длятся по 25 минут, сцена Сергея Мигицко — 20 минут и более, эпизоды из «Дней Турбиных» — полчаса одна сцена, 27 минут — вторая. Все вместе попахивает пятью часами. Я хочу позволить артистам долгую мысль на сцене, дать им возможность опробовать романное мышление, не крошить действие постановочными приемами. Не знаю, получится ли, но это очень интересно! На репетициях мы как будто вернулись к азам. А привело нас к этому само произведение — Константин Сергеевич Станиславский и его поиски в русле русского реалистического театра. Хочется пройти через все круги, потому что благодаря «Театральному роману» у нас есть возможность побывать сразу в нескольких вселенных. И в каждой есть свое Солнце, своя Земля, своя Луна — вселенная Елены Тальберг, вселенная Турбиных, окружающая ее. Гостиная, где знаменитые кремовые шторы, семья, оставшаяся во время гражданской войны в Киеве. Отдельные вселенные Максудова (то есть М. А. Булгакова), который попал в совершенно непонятный для него фантастический театральный мир, и Станиславского — Ивана Васильевича, который пытается сохранить общедоступный Художественный театр в таком виде, каким он его задумал. Ведь Станиславский очень долго с советской эпохой, с новым временем не играл. Все уже начали обслуживать сегодняшний день, а он самый последний из тех, кто держался. Вахтанговцы, Евреинов, Мейерхольд вовсю трудились, а он интеллигентно выдержал паузу. Ему нужен был писатель, продолжающий традицию А. П. Чехова. В Булгакове он такого человека нашел. Действительно, на репетициях мы отмечаем: многие сцены «Дней Турбиных» удивительным образом напоминают пьесы Чехова. Станиславский провел огромную работу и обнаружил, что в советской Москве 1920-х есть автор, который нужен Художественному театру. Но! Он написал белогвардейский роман, несоответствующий запросу времени. А в результате мы имеем дело с успешным спектаклем, который прошел на сцене МХАТа около 1000 раз. И даже погоны в этой самой Красной армии введены были, потому что Сталину понравилось, как смотрятся они на героях «Дней Турбиных». Исторических баек об этом спектакле вообще много...
— Вы говорите про разные круги: героев «Дней Турбиных», Гражданской войны, МХАТа 1920-х, круг Булгакова, круг Москвы. А будет ли политический круг?
— Да. Известно, что эта пьеса наркомом Просвещения СССР Луначарским подвергалась журналистскому абьюзу. Постановка была под угрозой срыва. Литературная Москва набросилась на спектакль «Дни Турбиных». Белогвардейцы — главные герои. Полное противоречие со временем. Мейерхольд ставит «Баню» Маяковского в это время.
— Будет в премьере ответ, почему пьеса о белогвардейцах вызвала такую любовь вождя?
— Даже перечитав книгу А. М. Смелянского, который глубоко исследовал вопрос, ответов мы не знаем. Ответов времени мы не знаем, но есть вводные: Сталин, Станиславский, Булгаков и главный драматический театр страны. МХАТ был назначен первым театром, поэтому от него ждали большого слова. И дождались. Станиславский назвал «Дни Турбиных» второй «Чайкой», считал премьеру новым рождением МХАТа. Потому что снова занялся его любимым реалистическим методом.
— В вашей премьере тоже реалистический метод?
— Да.
— Это так непохоже на Театр им. Ленсовета.
— Да, актерам очень трудно. Их актерский механизм привык, конечно, к яркой условности, энергетическому, скажем так, «крику». Сейчас мы осваиваем совершенно для них новый метод, не внешнего, а внутреннего поведения, тихого разговора, подробной предметной географии мизансцен. Накрываются столы, люди сидят и общаются. И все время приходим к тому: а, может быть, вот сейчас - взрыв? Нет.
— Я бы и ваш режиссерский стиль не отнес к реалистическому театру.
— Это эксперимент в полном смысле. Для меня тоже. И у меня руки чешутся включить электронную музыку. (Смеется.)
— «Театральный роман» не самое популярное произведение Булгакова. Что вас так взволновало в нем?
— В условиях сегодняшней культуры снова надо задуматься, как быть и что делать. 1925 год — время репетиций того спектакля. Минуло столетие. Все, что мы исследовали в нулевых, все то, что позволяли в работе с текстом, с контекстом, с авторскими личными высказываниями, с переворачиванием времени действия пьес, с формой, с кросс-кастингом ролей — требует переосмысления. При всем расцвете и открывшихся возможностях театральной условности в 1920-х Станиславский сделал реалистический спектакль, в котором советские актеры пели «Боже царя храни». И, кстати, весь зал вставал и пел вместе с ними. При всем том за день до премьеры спектакля был санкционирован арест Булгакова, потому что на частных квартирах он уже читал главы «Собачьего сердца». ОГПУ не дремало, и на карандаше он стоял.
— То, как вы описываете свой замысел, довольно сложная интеллектуальная история, требующая специальных исторических знаний. Поймут ли ее в зале, или это спектакль, адресованный знатокам?
— Нет, придя на премьеру, зритель может просто «взлететь» и не знать ничего о том, как этот процесс устроен. Ни биографии Булгакова, ни пьесы «Дни Турбиных», ни кто такой Станиславский для того, чтобы воспринять эту работу, знать нет необходимости. Есть пожилой художественный руководитель в театре, есть молодой начинающий режиссер, к ним попадает писатель М, и начинается водоворот действия. Прикладывая знание истории к этому сюжету, появляется дополнительный интерес. Мы начинаем понимать, как сложно было Станиславскому выпустить пьесу талантливого писателя так, чтобы всех их не посадили. Что это позволило сделать? Только мудрость. Это интересно не в рамках археологических раскопок, для меня все, что там происходило, абсолютная калька сегодняшнего дня. Да, у нас пока нет похожего прецедента. Никто не написал анти-сегодняшний роман, и никто из него не сделал актуальный спектакль так, чтобы его автор подвергся бы тому, чему подвергся Булгаков, прошедший Гражданскую войну, в том порядке, в каком он ее прошел — военным фельдшером в Белой армии (никогда Булгаков не принял советскую власть в своей жизни). То есть сегодня — это был бы в любом случае иноагент.
— Иноагент, с которым созванивался Сталин.
— А вот это финальное событие. У нас в спектакле будет Иосиф Виссарионович, его роль репетирует Михаил Боярский. Сталин сыграл последнюю, так сказать, партию. Явился на генеральной прогон и принял спектакль, поставив точку в этой истории.
— Какие впечатления у режиссера, поработавшего со многими российскими труппами, от артистов театра?
— В спектакле участвуют все поколения ленсоветовской труппы. И владимировцы — Боярский, Мигицко, Письмиченко, Филатов, Алексахина. Это фундамент. Есть среднее поколение — окончившие легендарный курс Пази, и те, кто к ним примкнули, кто работал с Юрием Бутусовым. И совсем молодые актеры, которые только влились в состав. Очень хорошая компания молодых! Есть и те, кто играют Николок, и те, кто играют Алексея Турбина, и те, кто создают среду «Театрального романа». Двадцать с лишним ролей! И все это нужно выровнять до единства формы-содержания, чтобы это не стало вдруг борьбой школ, а дышало единым дыханием. Поэтому в основе постановки исторические личности. Меня самого это как-то останавливает от того, чтобы не заразиться, допустим, яркостью игры Мигицко, который прекрасно понимает, что ему нужно сыграть Станиславского, и себя по-актерски придерживает. Но это вообще, конечно, и для него, и особенно для театральной публики крутой сюрприз! Потому что внешне он очень похож и может эту роль сыграть. Я, естественно, не знаю, не видел, каким был Станиславский, говорят, что он и комическим актером был превосходным. Но не зря Булгаков назвал его Иван Васильевич. Я прочитал собрание сочинений Станиславского, его переписку, и скажу, что был он не таким простым, как нам кажется, глядя на фотографии седовласого улыбающегося старца. Строгий, жесткий, в чем-то прямолинейный и бескомпромиссный руководитель огромного предприятия под названием МХАТ. Иначе как это все держать было? А еще открывать кабинеты, заходить в них, вытаскивать людей из тюрем. И умно вести художественную политику внутри театра. Огромный поступок с его стороны поставить «Дни Турбиных», а Булгаков плевался и говорил: «Первые два акта еще куда ни шло, а все остальное просто на коленке и не мое. Не мог никогда Мышлаевский признаться в любви советской власти, никогда в жизни, никогда».
Отвечая на вопрос о впечатлениях от труппы, скажу: эмоциональные. Все тревожно. Аккуратно и очень нежно мы пытаемся сделать что-то друг для друга новое. Для меня счастье, что мы можем позволить себе вот эти 20-минутные партнерские сцены с простым человеческим разбором и непосредственной работой с неизмененным текстом Булгакова.
— Сколько длится репетиционный процесс?
— Я освободил себя сразу после премьеры «Превращения» в театре «Мастерская». Получается, с октября по апрель. Семь месяцев я посвятил «Театральному роману». Половина ушла на литературно-исследовательскую работу. А репетируем три с половиной месяца. Сцены, которые я изъял из романа и погрузил в пьесу, сохраняют язык Булгакова полностью. То же касается сцен из «Дней Турбиных». В инсценировку вошли еще некоторые исторические документы. «Дни Турбиных» — реалистическая пьеса (роман «Белая гвардия» в основе), а «Театральный роман» — сатирическое произведение, документы — вообще отдельный жанр. Дай бог, если у нас получится документальный спектакль, потому что, в конце концов, все эти источники спектакля уже давно стали документами.
— Номер журнала выйдет 27 марта – в Международный день театра. Что бы вы пожелали зрителям и театрам в этот праздник?
— Театр интересен, потому что человек бесконечен, а мы его изучаем в театре. Для меня театр — инструмент познания человека. Как для зрителей, так и для артистов. Мы приходим в театр сегодня не для того, чтобы развлекаться, а для того, чтобы изучать себя в сложных предлагаемых обстоятельствах жизни. Представьте, как сложно Елене Тальберг! Ее муж отбыл в Берлин и оставил семью, она остается одна. Двое братьев завтра уйдут на фронт. Ситуация очень понятная и очень простая.
— И многим сейчас очень знакомая.
— Очень. Когда во время Гражданской войны мужчины уезжали в Берлин, оставляли больных матерей и все на свете, что ими двигало? Ответов у меня, ей богу, нет. А те, кто не так давно ехали, летели на самолетах в Казахстан или стояли в Верхнем Ларсе в очередях… Есть такие люди, а есть те, кто остались, есть те, кто... Или, допустим, пожилой руководитель, который должен в условиях новых советских времен сохранить свою корпорацию, не разрушив искреннее дело, которым он занимается, остаться собой и выжить. По-человечески — это очень интересные и острые ситуации. Или писатель, попавший в среду, где из его произведения делают что-то другое, третье, четвертое, оказавшийся, как ему кажется, в аду, — тоже очень понятная ситуация. Таких ситуаций десятки у Булгакова для любой профессии, каждого человека и на все времена. Мне бы хотелось пожелать зрителю, оказываясь в театре, не только отдыхать от будней, но и совершать душевную работу, а театрам — не прогибаться под запросы масскультуры, оставаться пространством, где человек встречается с человеком и размышляет о мире и о своей природе.
Беседу вел Владимир Кантор