22, 23 и 24 ноября в Театре имени Ленсовета представят премьеру «Русская матрица» по мотивам отечественной мифологии. В спектакле заняты артисты нескольких поколений и разных школ. Наш театральный обозреватель Мария Кингисепп расспросила режиссера Андрея Прикотенко о том, что такое русская матрица, почему ее потребовалось собрать в единый пазл, и каким образом он складывается. - Что вас подтолкнуло к столь нетривиальной постановке? - Некое ощущение чего-то исконно русского, что давно бродит внутри. В каждом из нас есть определенная потребность в самоидентификации. И когда возникла идея постановки в Ленсовета, я сразу же предложил что-нибудь «вообще русское». Давно уже хочу это сделать. Я искал материал, который точно соответствовал бы моим внутренним импульсам. Идея создать что-то вроде национального эпоса показалась мне интересной. Слово «эпос» в контексте спектакля звучит, возможно, громко, пафосно, даже претенциозно, но это, скорее, вопрос восприятия. В любом национальном эпосе нет ничего плохого. Но не написана русская «Одиссея», русская «Илиада» или русская «Калевала», в основе которой лежат карело-финские легенды и народные песни, собранные лингвистом Элиасом Лённротом. Эпос, на мой взгляд, становится эпосом тогда, когда возникает какая-то история, объединенная глобальным, часто приключенческим, сверхсюжетом. Но нет такого произведения в нашей национальной культуре. - Что же вы взяли за основу? - Разрозненные, казалось бы, произведения: «Слово о полку Игореве», Житие протопопа Аввакума, русские сказки Афанасьева, пермские сказки, северные сказки, которые ближе к карельским. То, что мы сделали, было попыткой собрать их воедино, с сюжетом про Иванадурака. Россыпь разных сюжетов про него мы структурируем и пытаемся сложить в пазл. Фигура Ивана абсолютно уникальна — и абсолютно русска. Она не имеет никакого отношения к «одиссеям» или «калевалам»: она совершенно оригинальна. Этот Иван собирает у нас все действие и делает его эпическим путешествием по своему мироощущению. Я бы не назвал это путешествием по сюжету, потому что сюжета как такового у нас нет. Иван и сюжет — две вещи несовместные, конфликтные. Потому что Иван никуда не идет. Он не может куда-то идти. Ему никуда не надо. Он ничего не хочет. Он, скорее, некая субстанция, которая существует сама по себе и, между прочим, довольно-таки статично. - Как «ждун»? - Кстати, абсолютно точная аналогия! Сюжет, скорее, крутится вокруг невесть чего ждущего Ивана, провоцирует его — пойти туда или сюда, сделать то или это... Но факта путешествия статичность Ивана не отменяет, потому что неважно, кто перемещается — сам герой из точки А в точку Б, или же история вокруг да около героя — все равно что-то происходит. Важна не последовательность событий, а глобальное путешествие по каким-то нашим глубинным комплексам. И те персонажи, с которыми Иван встречается, по сути есть наши русские проблемы. На мой взгляд, литературно получилась любопытная история. Другой вопрос, как спектакль будет выглядеть сценически. - Будем открывать зрителю тайну, как это будет выглядеть сценически? - Можем, конечно, приоткрыть. В качестве картинки у нас задумана достаточно манкая штука, которая довольно-таки необычна для данного театра. Нам с художником Ольгой Шаишмелашвили удалось так радикально реорганизовать пространство сцены, как, смею заметить, в Ленсовета еще не бывало (разве что Владислав Пази пытался делать нечто подобное, но гораздо скромнее). Суть решения в том, что создается огромное пустое поле, по которому артист может идти, кажется, бесконечно. Его путь будет составлять порядка 40 метров. Это около трех с половиной «зеркал сцены» БДТ, а по глубине даже больше, чем в Большом театре, представляете? По композиции сцена продолжается в зрительный зал, мы вытягиваем ее от дальнего прохода самого арьера, а зрителя сажаем вокруг. - Визуально как-то будете усиливать этот эффект сопричастности? 2 - Как это часто случается в последнее время в театре, у нас достаточно активную роль будет играть медиаструктура. В этом приеме мы «завязываемся» на русский код, составляющий русскую матрицу. Ищем ответ на вопросы, кто мы такие, из чего состоим — из каких знаков, символов, букв, слов, молекул... Таким образом у нас рождается язык — тот, на котором мы говорим. Как сказал Бродский, мы себя ощущаем общностью, когда у нас появляется язык. И вот язык, слово, знак, символ, орнамент, начертание — это та тема, которую несет на себе прием, который называется «видеопроекция». Рассказывать, как это будет решено буквально, наверное, не обязательно. - В костюмах будет присутствовать некая «русскость»? - В смысле, будет ли лён, будут ли кокошники, будут ли вышиванки, будет ли узор? Нет, ничего этого не будет. Ни лаптя, ни валенка. Наоборот, будет очень современное, стильное, белое, черное, почти балетное, очень графичное решение. Ольга Шаишмелашвили очень тонко чувствует цвет и материал. Первое, на чем мы с ней сошлись во мнениях, когда начали обсуждать костюмы и сценографию, была мысль: главное, чтобы кокошник сюда не вошел! - А он, конечно, напрашивается. Как и ассоциации с матрешкой и балалайкой. Шутка. - Должен вам сказать, что кокошник действительно стремился войти в спектакль — и стремится до сих пор, причем, очень энергично. И не только в виде полукруглого головного убора, но и во многих самых разных своих проявлениях. У нас ведь огромное количество штампов, связанных с русской темой. И все их нужно обойти — и музыкально, и пластически, и в смысле костюмов и реквизита, не говоря уж об актерском существовании на сцене — чтобы не впасть в примитивную сказочность, в лубок, в «ансамбль песни и пляски», и тому подобное. Чтобы во все это дело не влететь и остаться в зоне вкуса, требуется большое усилие. Мне кажется, нам удается оставаться в интеллектуальной плоскости. - Каков ваш способ спасения от штампов и пошлости? - Почти научный подход. Казалось бы, такой материал сказочный — бери и играй. Но мы с артистами очень долго сидим за столом, месяцами. В данном случае это оказалось очень правильно и верно, потому что сначала надо было как следует все осмыслить. Мы провели большое количество исследовательской работы. Наш креативный продюсер Оксана Ефременко — замечательный критик, член экспертного совета «Золотой маски» — взяла это на себя. В первую очередь, мы опираемся на книгу Владимира Проппа «Морфология сказки», раскрывающую строение волшебных сказок и суть фольклористики. Оксана переводит эту книгу в статьи, чтобы артисты успевали усваивать материал частями, структурирует фрагменты по определенным темам, по отдельным персонажам. Потом, мы используем большое количество визуальной информации — например, мезенскую вышивку. У нас даже в репетиционном зале висят вырезки из статей, распечатки орнаментов и узоров крестом. Я читаю на репетициях тексты о русских птицах, выдержки из Проппа... И вижу, что артистов это затянуло, что они начали в этом вариться. Многие сами ищут сопутствующий материал, публикуют его в общем чате спектакля в соцсетях. Тут главное — не сбиться, не зарыться с головой и ничего не перепутать. Потому что национальные летописи (в частности, «Калевала») стали появляться в результате того, что государство (финское ли, русское ли) в какой-то момент стало испытывать кризис самоидентификации. И тогда начинали возникать разные исследовательские экспедиции, результатом которых и становились сборник русских сказок Александра Афанасьева, сказка в стихах «Конек-горбунок» Петра Ершова, сказки Пушкина, а также творческие союзы — такие, как содружество русских композиторов «Могучая кучка»... Искусство, в частности литература и музыка, всегда испытывало на себе влияние разного рода аккумуляции национальных процессов, результата интеллектуальной деятельности определенных людей, мнение которых имеет вес. - Кто входит в «интеллектуальный пул» «Русской матрицы», помимо режиссера, художника, креативного продюсера и ищущих натур из числа артистов? - С нами сотрудничает замечательный видеохудожник Константин Щепановский. Пластикой занимается прекрасный петербургский хореограф Александр Любашин, работающий в формате современной хореографии. У него своя труппа, ряд знаковых постановок и перформансов в музыкальных и драматических театрах. Мне нравятся тела артистов в его руках. Он ставит не танцы, а скорее, положение тела, адекватное по экстремальности той или иной сюжетной ситуации, ищет мощные энергетические штуки. Вокалом с артистами 3 занимается моя давняя знакомая, близкая подруга и коллега, замечательная Анна Чернова, которая долгое время работала в МДТ. Ребята после занятий с ней поют как боги. А музыку для нас пишет Иван Кушнир — интереснейший композитор, автор музыки к спектаклям «Ленька Пантелеев», «Шинель. Балет», «Флейта-позвоночник», «Земля», «Молодая гвардия» в Петербурге, и «Конармия», «Чапаев и Пустота», «Идиот», «Цирк» и «Операнищих» — в Москве. Мы с ним делаем уже третий спектакль вместе, чему я очень рад. Художник по свету у нас Игорь Фомин — сверхпопулярный сегодня товарищ, работавший с многими прогрессивными режиссерами, перформерами и труппами. В театре Ленсовета он выпускал спектакли «Странствия Нильса», «Птицы» и «Тело Гектора». Так что мы прекрасно оснащены со всех сторон. У нас талантливая, энергичная команда и очень хорошая, как мне кажется, атмосфера, в которой мы совместно творим и складываем свой пазл. - А по стилистике это будет... - ...драматическая поэма. Потому что в слове «поэма», которое мне очень нравится, есть определенная эпическая высота, масштаб. И в самом жанровом определении поэмы содержится необходимый нашему спектаклю «объём дыхания».
Беседу вела Мария Кингисепп