Вымирающая порода. Ускользающая красота. Представителей этого рода петербургской интеллигенции ещё можно встретить в нашем городе. Это не советская интеллигенция «острых углов», и не ночная богема. Они из тех немногих, которые всегда боятся чем-то задеть и «оцарапать» окружающих, стыдятся казаться умнее и лучше других. Актриса Театра им. Ленсовета Анна Алексахина из этого ряда. Образ «серебряного века», сошедший с полотен Русского музея. Лик со старинной фотографии, затерявшейся на пыльной полке антикварного магазина. Но актриса Алексахина живёт в конце ХХ века, принимает на себя всю тяжесть современного бытия и справляется с его «невыносимостью», как подобает истинному интеллигенту. Помимо работы в театре и кино её часто приглашают в качестве ведущей на торжественные события нашего города. Конечно, этому есть причины. Хочется видеть «лицом» Петербурга, знаком культурной столицы именно такое лицо - интеллигентное, аристократическое, тонкое. И мы рады, что актриса Анна Алексахина на днях получила звание заслуженной артистки России.
- Была ли какая-то альтернатива в выборе профессии у дочери известного конферансье Якова Кипринского или это генетическая «обречённость» на актёрство?
- Мама моя была филологом, кандидатом наук, человеком очень образованным. И она не хотела, чтобы я погружалась в актёрство, всячески этому препятствуя. Ей казалось, что это очень однообразная и скучная среда, где мало интеллигентных людей и пищи для ума. Богемная среда виделась ей очень тусклой. Хотя она сама в детстве играла в самодеятельности и тяга к театру в ней была. Наверное, поэтому она и папу полюбила. Но зная, насколько этот путь тяжёл и опасен, она всячески меня от него отговаривала и готовила к поступлению в Университет, на филфак, на сербо-хорватское отделение. И я туда готовилась. Но при этом уже вовсю снималась в кино.
- Помню вашу роль очаровательной аристократки Сондры в фильме «Американская трагедия»...
- Это было уже в институте. А я снималась с восьми лет. Меня нашли на улице, «без папы». Подошли на Кировском проспекте и спросили: «Девочка, хочешь сниматься в кино?» Это был первый вариант «Открытой книги» режиссёра Владимира Фетина, и там я играла «Чурсину в детстве». Школьницей снималась с Димой Харатьяном в фильме «Фотография на стене». Это было после выхода «Розыгрыша», и он был восходящей звездой. Но, как ни странно, к съёмкам я относилась, как к тяжкой повинности. Не было ощущения блаженства и счастья. Приходилось ездить в экспедиции, пропускать школу, а я была очень дисциплинированная и ответственная. Когда всё-таки поступила в Театральный институт, папа был горд, что гены «взяли своё» без его прямого влияния.
- Школа Игоря Петровича Владимирова дала вам ощущение «вооружённости» в профессии, когда вы пришли в театр?
- В актёрской профессии нет никаких рецептов и канонов, каждый раз ты абсолютно безоружен и каждый раз пробуешь воду, не зная, как в неё войдёшь. Конечно, с опытом меньше нервничаешь. Но это никак не влияет на результат. Как всякое творчество - это загадка, и каждый раз не на что опереться внутри и идёшь наощупь.
- И всё-таки есть понятие «школа Владимирова». Чему она вас научила?
- Конечно, у Игоря Петровича была своя школа, со свойственной ей яркой театральностью, характерностью, эксцентрикой. У нас на курсе считалось самым престижным проявиться как характерному артисту. И все к этому стремились. Хотя вроде никто ничего не навязывал, но это формировалось как-то исподволь. На курсе говорили так: «Характерный артист героя всегда сыграет, а вот сыграет ли герой характерную роль?» Владимиров постоянно будил нашу фантазию, любил парадоксальные оценки, неожиданные ходы. И мы всё время придумывали какие-то несусветные приспособления. Выпускалась я как характерная артистка. Играла старушку-уборщицу в «Провинциальных анекдотах», острохарактерную роль в пьесе Аллы Соколовой «Кто этот Диззи Гиллеспи?» и мальчика-гусара в первой редакции «Игроков».
- Начало вашей профессиональной жизни в театре можно назвать успешным, всё-таки Мастер пригласил в свой театр. Вы это так же оцениваете?
- В театр Владимиров взял с курса шесть человек. Это был 1982 год. Когда мы пришли, никто не обращал на нас внимания. Год мы помаялись, не зная, куда себя девать. И Олег Леваков, актёр этого театра, который был педагогом у нас на курсе, затеял с нами самостоятельную работу - пародийный спектакль «Кривое зеркало». Мы проявили себя, как артисты, и после этого на нас стали смотреть как-то иначе. А потом я очень много вводилась в спектакли и переиграла на подхвате кучу ролей: Маленькая разбойница, Герда и ещё много чего. Вводы - это «школа свободы», ты «прыгаешь и сразу плывёшь». Это очень полезный тренировочный опыт. Но с другой стороны - опасный, потому что стирается индивидуальность, ведь ты играешь в чужом рисунке. А в экстремальной ситуации нет возможности проложить какой-то новый путь, и используешь чужие наработки, лишь бы не повредить партнёрам.
- Героическое начало в вас всячески ущемляли. Из вас делали актрису характерную, комическую. Но мне кажется, в вас звучит какая-то лирико-героическая мелодия. Ведь всё-таки существует тема актёра, которую диктует его натура и внутренняя организация.
- Наверное, мне грех жаловаться на роли, я переиграла их много и очень разных. Хотя считаю, что актёр должен взять какую-то свою ноту, свою интонацию. Может быть, я свою тему ещё и не осознала и не проявила.
- Какие события своей театральной жизни вы считаете этапными?
- Работа в спектакле Левакова «Кривое зеркало» и спектакль «Месяц в деревне» (роль Верочки).
- А роль Александры Негиной в спектакле «Таланты и поклонники»? Критики и поныне рассказывают, что пронзительную сцену прощания Негиной с Петей невозможно было смотреть без слёз.
- Мне кажется, что в этой загадочной пьесе у нас не всё получилось.
- Каждая актриса рано или поздно решает для себя вопрос Негиной: искусство или любовь, семья. Как это решение далось вам?
- Это постоянное, тяжёлое противоречие актёрской жизни, которое решить невозможно. Пока нет семьи, ты предан театру. А когда начинаешь делить себя, то мгновенно мстит либо театр, либо семья. Театр сразу чувствует, когда ты «садишься на другой стул», и начинаются сбои. Когда ты в театре, думаешь о том, что там, дома. А дома думаешь: почему это я не репетирую? Это мука. И я знаю, что все так разрываются.
- Чью «месть» - театра или семьи - вы переживаете сильнее?
- Я всё время стараюсь, как эквилибрист с вертящимися тарелочками, подкручивать их и там и сям.
- Аня, со своим спектаклем «Интимная жизнь» в антрепризе Михаила Боярского вы объездили полмира. В чём плюсы и минусы стационарного театра и антрепризы?
- Игра в антрепризе даёт такое ощущение свободы, когда ты абсолютно независим. «Интимная жизнь» была одним из первых антрепризных спектаклей в Петербурге. И для нас он стал какой-то особой сферой жизни. Есть семья, театр и ещё «Интимная жизнь». Это совершенно отдельная статья. Мы сыграли его двести раз, и при этом спектакль развивается.
- Но поскольку антреприза - детище коммерческое, считается, что о серьёзной режиссуре там говорить не приходится...
- Мы его начинали репетировать в театре, и что будет дальше, не представляли. Как режиссёр его выпускал Олег Леваков. Но там действительно многое принадлежит нам. Пьеса кажется пустяковой, но мы были так одержимы этим спектаклем. И в нём сложились такие живые отношения, что до сих пор импровизационно рождаются какие-то новые моменты. По сравнению с премьерой спектакль обогатился и вырос. Может быть, это исключительный случай для антрепризы.
А стационарный театр даёт ощущение стабильности, как свой дом. Страшно, если этот традиционный театр обречён, потому что он - русское чудо. Для артистов он очень важен, так как даёт возможность внутреннего роста. Такой театр необходимо сохранить.
- Современная драматургия, которую вам приходится сегодня играть, далека от уровня классики.
- Можно быть хорошим артистом, но проходив всю жизнь в кринолине, не найдёшь отклика у современников. Благодать играть классику, но у всех актрис, которые становились звёздами, был современный репертуар: у Дорониной, Фрейндлих, Неёловой, Яковлевой.
- Чем сейчас вас радует работа в театре помимо спектаклей?
- Тем, что я ничего не делаю, и это очень полезное занятие. Потому что бывает такое ощущение, что уже какие-то чувства и силы соскребаешь «со дна». И нужно восстанавливаться. По молодости надо играть постоянно. А потом работы должны быть штучные.
- И как вы «наполняетесь» чувствами и силами? Устраиваете себе в жизни какое-нибудь увлечение или драму?
- Не обязательно переживать какие-то драматические коллизии. Необходимо восстановить покой в себе. А из покоя рождаются силы. И книжки почитать хорошо.
- Говорят, что вы одна из наиболее интеллектуальных и читающих актрис. Что читаете сейчас?
- Мемуары Эммы Герштейн. Она была верной спутницей Анны Ахматовой и прекрасным лермонтоведом. Книга - поразительно интересная, оторваться невозможно. Грустно, что она заканчивается. Может быть, срабатывают какие-то петербургские гены, но у меня полное ощущение идентификации с тем временем, абсолютная растворённость в нём.
- Муж, ребёнок, школа, спектакли. Когда читать-то?
- Когда есть что читать, то время как-то находится.
- Но вы относитесь к тем артистам, которые интересуются театральной жизнью города и «отслеживают» театральные события. Что было интересно в этом сезоне с актёрской точки зрения?
- Спектакль Григория Козлова «Лес». Он поразил актёрским пиршеством. Я даже пьесу восприняла по-новому. И артистам так комфортно играть в этом спектакле, что это невольно заражает.
- Вы сравнили работу над новой ролью с тем, как человек пробует воду, прежде чем войти в неё. А была такая роль, в которой ощущали, что идёте по воде?
- Моменты такие бывают. Но такой роли ещё не было...
Беседовала Галина Зайцева